Евдокии выделили уголок в небольшой дощатой куще. Но в четырех стенах Дуняше не сиделось, она примостилась у щеглы[62]. Отсюда можно было разглядывать и поросшие лесом берега, и ровными волнами разбегающуюся от носа корабля волжскую воду, и снующего туда-сюда Юрия. С той страшной ночи между ними вроде бы ничего не изменилось. Он по-прежнему на людях почти не обращал на нее внимания, занятый своими заботами, не подходил, не оборачивал головы. Но теперь Евдокию это не огорчало, она знала, он думает о ней, он примечает ее краем глаза, спиной, кожей чувствует присутствие. Между ними опять протянулась незримая нить, та, что связала их в топких полоцких болотах. Ей было и холодно, и тепло, и грустно, и радостно. Главное, он пока где-то рядом, а дальше? А нет пока дальше.
Но на следующий день благостное настроение закончилось, Евдокию начало нещадно мутить. Ни подслащенная медом вода, ни заваренные дядькой Прокопием травы не помогали. Дуня видела обеспокоенное лицо Юрия, ей было стыдно перед мужчинами, но ничего поделать с собой она не могла. Одно радовало: выворачивало кишки не только у нее, но и у тщедушного Вячко. Пугать волжскую воду они бегали по очереди. С трудом оба дождались вечера, когда струги причалили к песчаной косе.
По утру стало дурно от одного вида кипевшей похлебки. Дорога до Твери оказалась суровым испытанием. Евдокия ослабла, ее морозило. Вечером на берегу становилось чуть лучше, но с рассветом все повторялось. Обидно было, что Вячко-то с напастью справился и теперь греб наравне со всеми, а Дуняшу волжская вода принимать не хотела.
«Злые вы, две сестрицы — Двина да Волга, — шептала Евдокия, — меня озерную молодушку уважить не хотите. Одна чуть не потопила, другая вон резвится, силы вытягивает. Чуете грех мой».
— Есть надо, — Прокопий совал ей сухарь.
— Не хочется, опять назад полезет.
— А ты через силу, да водичкой запей. Вон уж Тверь, доплыли, слава тебе Господи. Дальше река шире становится, кораблики плавнее пойдут. Полегчает.
Дуня благодарно улыбнулась.
В Твери ждало большое разочарование. Ни кораблей, ни тем более охрану ростовцам давать никто не собирался. Посадник встретил гостей враждебно.
— Светлый князь Ярослав Всеволодович[63] в ссоре с князем вашим, стало быть, вы — наши вороги. Так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову, покуда в поруб не засадил.
«Уже знают, что Константин с Мстиславом дружбы ищет! Откуда так быстро? Нешто Куничи напели?»
Юрий бросился к пристани умасливать ржевцев.
