Дулькумо отвернулась.
— Давай пять!
Дулькумо плюнула.
— Не надо?! Эх! — потряс он обрывком медной цепочки. Почистил о шабур. Засмеялся. — Гляди, загорит чум. Давай двадцать белок.
Рауль тяжело посмотрел на небогатого купца, сказал:
— Илька, ступай домой. В Бедобо мой завтра пойдет.
Сегодня Раулю идти никуда не хотелось. Тяжелая голова нуждалась в покое, желудок требовал холодной воды. От слез Топко Рауль закрыл ладонями уши. Хотелось наотмашь рубануть его по хлюпающему горлу, чтобы оборвать плач.
Илька подсадил на сани Чектыму с соболями и повез ее шагом до торной дороги.
— Но, держись, летяга! — оскалился Илька, едва выехали на дорогу.
Жгучий удар по крупу, рывок, и заслепил Чектыму холодный снег. Так быстро на конях ее никто еще не возил. За это не жалко Ильке подарить пучок белки.
Показалась деревня. Передернуты вожжи, и осаженная лошадь с плавного маха перешла в тряскую рысь.
— Баушка, однако, конь. лучше оленя?
— Дорогам конь хорош, — ответила Чектыма. — В тайга олень лучче ходит. На гостинца!
Илья спрятал за шабур третий десяток белок. С худой собакой столько в три дня не добыть. А тут!.. Радость растянула Илюшке рот.
После слов Дулькумо, что в чуме нет больше белки, Рауль походил на измученного оленя, и Бедоба для него стала выжженной голой землей. Зашумело в ушах. Лег, успокоился. Горит в кишках. Вспомнил, как Дулькумо пила с ними. Пила, улыбалась. Ее веселил огонь водки. Утром ее не стало в избе. Не нашел в ограде оленей и догадался, что уехала на Юктукон. Веселились вдвоем с Топко, веселились каменские, Чектыма. Чтоб не забыть угощение русского друга, пока в голове не наступала темнота, Рауль обе ночи и день отчеркивал ножом на ножке стола свои метки. Он делал это для себя и не думал, что у русского есть тоже нож, которым он может тут же нацарапать лишние черточки.
Сегодня Дэколок не дал кончить весело день. Осердился, отобрал вино, кричал какое-то слово — «плуты, плуты». Требовал белки. Лицо его стало синее больной печенки. Когда растолмачили Дэколку, что белка в чуме, он засмеялся, дал коня и послал всех с Илькой на Юктукон за пушниной.
Рауль ехал веселый и даже пел. Ведь он неплохо стрелял, не мало добыл белки. Пушнину в турсуки на Бедошамо укладывала Этэя, Дулькумо вьючила в седла дорогой к Юктукону, на Юктуконе, идя в Бедобу за покрутой, турсуки на оленей вьючил сам. Не виноват же он перед Дэколком, что глупая Дулькумо со всем уловом из деревни аргишила обратно. Приехал по ее следу, да… Рауль проглотил горькую, как еловая сера, слюну, подогнул коленки и забыл вместе с Топко обо всем.
