— Олень пропал, я отлежался, — закончил он воспоминания.
К Топко вернулся страх, и он посоветовал Этэе кругом чума осмотреть лес. А еще лучше теперь же перетащить жилье в безопасную от ветров молодую поросль.
— Дедушка, дядя Топко говорит, нас задавит, — струсила Пэтэма.
— Нет, маленькая, не задавит! — Бали был ласков. — Росло одно плохое дерево вблизи нас, так оно упало. Остальному лесу этот ветер не страшный. Не нужно Этэе смотреть деревья. Ветер только что оглядел их.
— А шумит-то, дедушка, как! Шшш!..
— Эко, шумит! Шумит, нас веселит только. Слушай-ка лучше сказку про лес.
Спокойствие Бали вернуло всех к оставленной на время работе. Пэтэма зашивала на унтике дырку. Дулькумо пушила камыс, в руке Этэи заработал острый скребок. Топко лег на спину, закинул под голову руки. Он приготовился слушать сказку.
— Сами услышите, ладно ли сказывать стану, — начал Бали. — Мать мне говорила давно:
«Амака сделал камень, лес и велел им расти. Высоким стал камень и говорит дереву:
— Мо, ты видишь какой я большой? Потом я стану не меньше самого Амаки.
Выслушало дерево камень и камню сказало:
— Я стану не ниже тебя, Хисаль. За мою вершину будут задевать тучи…»
Топко, приоткрыв глаза, через дымоход видел, как под ветром трепались мерзлые, бледно-зеленые ветки. Бали кашлянул.
«Услышал Амака хвастовство, подошел к камню и сказал ему:
— Хисаль, ты хочешь стать больше меня. Это не плохо. Только ты станешь тяжелым и раздавишь самого себя. Это худо. Падая, ты поломаешь лес. Чтобы не случилось этого, лучше я покажу тебе рост твой, — и Амака смахнул рукой все лишнее с камня. — Вот таким, Хисаль, ты будешь века.
Потом подошел он к дереву.
— Мо, ты хвастало стать выше облаков. Это плохо.
Тебя будет сильно бить ветер. Корни не удержат тебя. Ты упадешь, передавишь людей и оленей. Что хорошего в этом? Вот тебе рост твой. — Амака захватил в руку ветки и, помаленьку сжимая пальцы, провел ею от комля к вершине и все лишнее оборвал. — Таким ты будешь всегда, — сказал дереву Амака. — Если будешь перерастать, станешь сохнуть с вершины».
— С тех пор большие, переросшие утесы сами собой разваливаются в мелкие россыпи, а деревья сохнут с вершины. Зачем нас, Пэтэма, будет напрасно давить теперь лес?
Пэтэму не пугали больше ни ветер, ни надрывный таежный шум. К смуглым щекам ее будто прилипло по красному листу.
У Этэи в руках веселее забегал по сохатине скребок. Дулькумо сдирала с мездры камыса оставшиеся пленки и заводила сама разговор. Сонный Топко вдыхал носом гарь и прохладу.
