— Пусть пень, — ответил на это Топко, — пню не холодно.
Дулькумо пришлось самой взяться за топор.
Топко не баловал жену. Он ни в чем не уступал бабе своих прав мужчины, а при случае не прочь был свалить на Дулькумо часть своей и без того малой работы. Бабу себе мужчина покупает за большой выкуп. Зачем же за нее еще работать? Амака дал людям оленя таскать груз, питать их молоком и мясом, одевать шкурами; бабу же дал — родить детей, любить мужа и держать на себе все кочевое хозяйство. Недаром же в чуме ее зовут «плечом». Смешная Дулькумо! На что она сердится?..
За ночь у Дулькумо отошло сердце. Утром она дождалась, когда проснулся Топко, накормила его и ушла с рукоделием в чум к Этэе. Руками мять камыс — не надсажать ум. Можно кое о чем поболтать. Веселее пройдет день.
Этэя сидела на шкуре сохатого и широким ножом срезала с нее бурую шерсть. Пэтэма на щеке сучила жильные нитки. Бали на вытянутых ногах тряс зыбку с Кордоном, нянчил.
— Дедушка, ты как думаешь: дошли, нет наши мужики до Гондогли? — спросила, закуривая, Дулькумо.
— Теперь?.. Теперь они должны возвращаться назад. — Бали наклонил ухо над зыбкой, послушал и отставил ее в сторону.
— Ты что-то скоро их ждешь. Найдут ли оленей? — усомнилась Этэя. — Тут ветер дует такой.
— Что ветер? След расскажет, куда они ушли.
— Нет, дедушка, ветер следы занесет.
— Мышиные — может. От оленьего следа, Этэя, останутся лунки. На копаницах снежные ямы глубоки Их какая угодно погода в лесу не заровняет, — тихонько толковал Бали. — Да и куда олени могут уйти! В лесу такая бродь.
Вдалеке сильнее зашумела тайга. Дулькумо стала прислушиваться. Она слушала, куда бежал полосой ветер. Шум приближался. Надсадно простонала сосна. Забились над чумом мерзлые ветки. Раздался сухой сильный треск. У Пэтэмы выпала из рук нитка. Дулькумо побледнела.
Мимо головы Бали пролетел обломок мерзлого сука, прорвавшего берестяную крышу. В дверь быстрее обыкновенного проскочил Топко.
— Дулькумо, ты напрасно меня заставляла рубить дрова, — пошутил он. — Посмотри-ка, сколько их лежит теперь!
Этэя, Дулькумо и Пэтэма пошли поглядеть на то, что заставило Топко бежать к ним, когда он умеет ходить только шагом. Оказалось все просто, о дровах он говорил правду. У чума лежал сломанный вихрем кедр в два обхвата. На снегу валялись накрошенные хвоя, кора, сучья. Острыми занозами торчал пень с гнилой сердцевиной.
— Видели? — оскалил зубы Топко. — Хватит дров?
Дулькумо было не до забав. Она не знала, чем теперь заменить порванную сучьями бересту? Бали рассказывал не торопясь, как в молодости его в листопад пришибло вершиной сломленного дерева.
