Пэтэма заметила над тайгой красненькую, как жилка в глазу, полоску.
— Темнеет. Солнце упало. Там красно.
— Эко! Давай ночуем здесь. Завтра, может, разъяснит.
На старой сосне к лохматому суку припал ворон, раздул перья и втянул голову в шею.
В сумке болталась последняя лепешка да пригоршни три сушеного мяса, когда Бали с вершины Огне тронулся к последнему перевалу. Доброму ходоку перебежать в долину Чондолому можно не евши, а им с Пэтэмой неизвестно, сколько раз придется еще ночевать. Будет радостью, если Рауль кочует от устья к вершине. Это им навстречу. А если он свернул на полдень и идет в Камень? Тогда на этой еде долго не проживешь.
Старик сократил укусы. Он стал недоедать, чтобы приберечь пищу Пэтэме. Голод он стерпит. Будет глотать слюну, лизать снег. Язык ребенка знает только настоящую пищу. Нет пищи — будет плакать. Лучше этого не слушать.
Пэтэма вдруг остановилась.
— Дедушка, мне больно пятку, — жаловалась она. — Юкса[34] трет ногу.
— Давно?
— Вчера терла маленько, сейчас чуть иду. Далеко чум?
— Не должен быть далеко. Я все принюхиваюсь, не напахнет ли дымком. Ищи-ка пенек, добудем огонь, да поглядим ногу.
Пэтэма разулась. К широко растертой ранке прилипла пыль изношенных в труху волокон. Бали ощупал ссадину.
— Эко, Пэтэма! Зачем не сказала вчера? — упрекнул он внучку. — Лыжнику лучше лыжу в дороге сломать, чем ногу испортить. Надо искать серы.
Прихрамывая, Пэтэма ушла за еловой живицей. Бали досадовал на себя, что не предупредил об этом ее и не захватил с собой пучок запасной коры. Все вылетело из головы. Пэтэма вернулась с комочком серы, Бали подогрел ее над огнем, сплющил лепешечкой и заклеил ранку. Защипало.
— Вот маленько шаманил, будет ладно, — пошутил старик. Потом отрезал ножом кусок полы, закрыл им пятку и натянул на ногу мягкий унтик. Теперь ременная юкса не будет тереть жилу. Пэтэма съела порцию хлеба и мяса, старик же поглотал немного снега.
Шли каждый день допоздна и все надеялись, что вот-вот засинеет долина Чондоломо. Время ей давно уже быть, ведь сегодня пятое утро после ночевки на Огне.
В сумке пусто. Бали обшарил ее, вытряс все крошечки на ладонь и скормил их в. полдень Пэтэме. Он не сказал ей об этом и не выбросил пустой сумки. Тащит ее в поняге, так, для утехи Пэтэмы. Зачем пугать ее, отнимать силы? Может быть, наткнутся на чей-нибудь чум. Не обезлюдела же совсем тайга.
Вошли в пустой смешанный лес. Тяжелый стал ход. Пэтэма с трудом перетаскивала ноги, и старик часто стал наступать на концы ее лыж. Она не замечала, куда идет. Ее подгонял страх. Наконец выбилась из сил, заплакала.
