Я – как был – сиганул в пруд, обогнул барахтавшегося Димона и ринулся за добычей. Поплыл, путаясь в водорослях и отчаянно размахивая руками, и почти догнал свою удочку, но она при моем приближении медленно ушла в глубину.
Я завыл от досады и закрутился на месте в надежде, что та всплывет еще где-нибудь. Удочка не появлялась. Бултыхаться так – в мокрой одежде – не было больше сил. Пришлось возвращаться.
На берегу уже ждал, приплясывая, рассвирепевший товарищ по несчастью.
– Ты что, охренел! – орал на меня Димон, соскребая с ушей налипшую тину. – Кто тебе сказал, что я плавать умею!?!
– Раззява! – огрызнулся я и загрустил, глядя на воду. Димон собрал пожитки и, ни слова не говоря, пошел по направлению к дому.
Упускать почти пойманного карпа было ужасно жалко. Тем более такое чудо – почти золотую рыбку! Руки все еще чувствовали напряжение удочки после подсечки. Остаток дня был потрачен на поиски всплывшего удилища, но оно как в воду кануло. И больше не появлялось.
"Почему, как?" – грустные мысли бродили в моей голове. Улов ушел. Дружба кончилась. Жизнь не удалась. Слезы сами полились из моих глаз. Смеркалось. Мельтешенье мошкары над прибрежными кустами дополнили всплески рыбы и шорохи у самой воды. Неподалеку пару раз ухнула ночная птица. До дома был еще час пути.
Так я и побрел, размазывая по щекам скользкую грязь. Во дворах дальнего поселка лаяли собаки. Над степью взошла луна. Ее диск был почти полным. Белесый свет залил дорогу. И от этого стало еще страшней.
Пройдя километр, а может быть два, я различил впереди силуэт. Он двигался в мою сторону и мог оказаться кем угодно. Размеры и расстояние скрадывала темнота. Вокруг все было также темно и тихо. И погибать отчаянно не хотелось. Руки сами нашли пару булыжников на обочине дороги.
– Не вздумай метнуть в меня каменюкой! – услышал я знакомый голос и обрадовался необыкновенно.
– Димон!!!
– А кто ж еще тебя выручать двинет?
– Ох, и попадет нам от предков!
– А так тебе и надо! Чуть не утопил другана, гаденыш!
На предмет собственных перспектив, Димон голову забивал не особенно. Его мать была учительшей и, значит, сторонницей строгой дисциплины, однако как женщина – не слишком твердо придерживалась собственных принципов. Отец был суров, но рассеян и не всегда вспоминал о намеченной экзекуции. Так что в рассуждениях моего друга всегда имелась лазейка с названием: "Пронесет". И я всегда радовался его фарту, но сейчас мне снова захотелось обидеться.
