–А китаёзы – эти нет, эти к покаянию не способны, и винить их в этом нельзя, – завершал "культпросвет" дядя Коля, на подъезде к дому, – потому что они Христу не нужны, как гаваонитяне Израилю, в своё время. И так же, как те, тогда для евреев – водоносы и дровосеки, так и эти, для всей цивилизации нынешней – "подсобные рабочие", и обижаться тут не на что, и не виноват никто, ну кроме дьявола конечно, которого эти азиаты "любят и обожают" прям до дрожи во всём теле…, драконопоклоннички блин…
–Цыц! – чуть повысив голос "поприветствовал" встречающую у подъезда, ринувшуюся к ним, Варвару Николаевну, через распахнутую той дверку машины.
–Да поняла, я, сразу всё поняла, чё орать то, – смиренно сгорбившись, тихо "закудахтала" тётя Варя, помогая не попрощавшемуся ни с кем отцу подниматься по ступеням к подъезду, – папа, ты как себя чувствуешь? А есть будешь? Что значит перекусил? Я там приготовила кому? Ничего не знаю – сейчас жиденького похлебаешь, надо, папа, надо…
–Сань, – схватил двумя пальцами за рукав, собирающегося было идти к своей машине капитана Алексей Петрович, – слушай, ты извини, но что-то подмывает меня тебя спросить. Заранее прости, если что, просто хочу убедиться в том, что я правильно думаю, насчёт того, кто виноват, а то в последнее время, что-то сомневаться стал, – глядя в снег, а не на удивлённо косящегося на него Александра Ивановича, спросил, – слушай, а у тебя с Гулей, до свадьбы, что-нибудь было? Прости если что…
–Да ладно тебе, дядь Лёш, было б мне чего стыдиться, тогда б извинялся ты, а так…, не было, до самой первой брачной ничего не было. Хотя, конечно, мне есть чего стыдиться, я то хотел, да не дала она…
–Мы с ней уж три года как "дружили", сколько я из-за неё морд в школе, тем кто её поначалу "задирать" пытался, поразбивал, а мне сколько раз доставалось, – рассказывал, стоя боком к Алексею, уставившись на свою машину "Сашка-Санёк", – вот и решил, не помню, то ли дружки "напели", то ли сам удумал, что пора. На Новый Год всё "запланировал", к ней пришёл, они тогда, ту квартиру, в которой сейчас живём, просто снимали, родители её к какой-то родне ушли, мы вдвоём, прям как взрослые, последний год в школе. Гуля наготовила, роту можно накормить, шампанское, счастливая такая, "рот до ушей – хоть завязочки пришей". А у меня мысли, ну всё!, сегодня! В-общем, только куранты пробили, решил я, что пора к "десерту" приступать. Начал сначала потихоньку, а она хихикает, как будто не понимает ничего…, а мне, как кто на ухо: "играется, дави, будь мужиком!" Ну и повалил ее, на диван. Сначала она захохотала: "Сашка! Дурак! Отпусти!", а потом почуяв, что я серьёзно, как давай меня кулачками по голове, по лицу, что есть силы её, птичьей…, вывернулась из-под меня, за столик с едой заскочила, в правую руку – бутылку с шампанским недопитым, в левую нож, которым торт резала, здоровенный тесак такой…, я ещё подумал, не ножик для тортиков, а мачете какое-то. Как сейчас помню лицо смугло-малиновое, прям вишнёвое какое-то, глаза вот-вот наружу выскочат, орёт, аж жилы на шее вздулись: "Не подходи! Убью! Пошёл вон! Чтоб ноги твоей здесь!" Ну я, перепугался, одежду в охапку и бегом, обувался уже в подъезде, перед входной дверью. Три дня я короче промаялся, как быть, спросить не у кого, отца уж похоронили(сотрудник вневедомственной охраны погиб во время ночного ограбления банка), мама, пыталась что-то, да не до меня ей было, нас же пятеро тогда осталось у неё, я старший…, в-общем, четвёртого, уже ближе к вечеру, понял, не смогу я без неё жить, не хочу. Вспомнил, окно её комнаты, на детскую площадку выходит, думаю, пойду повешусь, там, на турнике. Петлю из военно-полевого телефонного кабеля смастерил, чтоб надёжно. Потом вышел, думаю, напоследок, зайду, может простит, а нет – так и всё! Иду слышу: "бум"…, "бум". Ох, ты, думаю, а с ЭТИМ как быть? Я ж вроде крещёный, что-то на ум пришло, вроде как слышал где, может бабки какие говорили, что вроде: Николай Угодник всех, даже самоубийц прощает, дай думаю, зайду, свечку поставлю, ну – на всякий случай. Ну зашёл, свечку купил, у бабули там сидящей спросил: "куда?", она показала, свечку воткнул, стою, на картину смотрю и думаю, дядька такой сердитый, как он может кого-то прощать, вон меня, прям, как будто спрашивает: "ты чего наделал, подлец?" Ну ладно, еле ноги волоча вышел, добрёл. Тёща дверь открыла, я ей: "тёть Фируза, ну пожалуйста", она посмотрела на меня, так пристально посмотрела, потом в квартиру: "Гульнара! Тут Александир присол, будис с ним разгаваривать?" А оттуда, вопль, прям нечеловеческий: "БУДУ!!!" Зашёл к ней в комнату, сидит отвернувшись, присел рядом, к себе повернул, руки от лица убрал, мать честная: губы "варенники", нос – "картошка", глаза – "щёлочки"!
