Изморозь осыпалась с веток, стоило только с них спорхнуть. Мягкие белые хлопья от моих крыльев. Шум и крик. Беги, Лиса!
Рыжая убегает. А я смотрю на петлю на белом, белом снегу. Внутри – кишки и мертвая курица. Ароматно, тем более что зима, еды найти сложно. Вот и завелся… ну как завелся… Жил он тут всегда. На краю деревни один мужик. Падла-человечек, даже мне, Сороке, понятно.
Держал он птиц. Обычных уток, кур. Против них я ничего не имела, даже всегда была «за» – зерно у них подтыривать было очень удобно. Как-то однажды, кто-то очень голодный взял одну курочку зимой. А что, загораживаться надо лучше. Все что в поле – дикое.
Одну, Лиса ведь не Хорек и не Камышовый Кот. Так, чтобы выжить.
А мужик взъелся. Ходил, проклинал. Хотя я видела, у него у уток лапы померзли, потому что он им сарай зажлобил утеплить. Так что не жалко было. Так он взъелся, и стал под самую темную ночь да около нее, ставить петли. Мол, если к Новому Году не поймает кого – то год прожит зря. Потом даже ружье купил и стал ходить по следам. Никто уж и не трогает давно, а он так вот… злобит.
Уже который год. Холод, снег, зима. На белом снегу – петля с приманкой. Сложно лисе устоять. Да и мне сложно. Я так второй год бью крыльями, кричу, если лезет лиса в петлю. А до меня так мамка моя Сорока , тоже зверьям говорила. Прочь!
А сегодня… сегодня туда чуть собака не угодила. Вернее, угодила, я не успела крикнуть, не с леса она шла. а от деревни. Серая лайка уволокла петлю вместе с тушкой.
То-то же, поделом.
Я сижу утром на ветку и жду. Он приходит, шарит под снегом. Смотрит следы.
– Ну ничего, я сегодня новую поставлю! Надо ж кого-то добыть к самой темной ночи…
Он говорит «добыть», но это значит – убить. Убить и изжарить в адском пламени.
Эх, люди. Медведи и то их сырыми едят, они не такие звери.
Эта зима никогда не закончится
Белый снег, сизый лед. Звенящая тишина вокруг. Я только проснулся несколько дней назад, и чувствую себя безумно одиноким. Моя жизнь только началась. Я – Новый Год.
– Эй, есть кто живой?
Живые есть, но они молчат. Они спят. А кто-то просто боится – вдруг придет хищник, или еще хуже, человек.
Я иду один по бескрайнему лесу. Кажется, что снег не закончится никогда.
– Есть кто живой? – шепотом спрашиваю я.
– Да есть, конечно! – На ветку дерева садится Сорока. – Ты чего тут делаешь, а?
– Ничего, – это было правдой. Что еще можно делать, когда мороз стоит такой, что дыхание инеем застывает на лице?
