Она подумала немного.
– Расскажу про несколько дней, а ты смотри сама, какой из них подходит для твоего сочинения.
Я приготовилась вбирать в себя бабушкину мудрость.
В начале сорок второго её братья и старшая сестра воевали, младшую сестру с четырёхлетним сыном эвакуировали в Сибирь, вслед за ними уехала мать.
Бабушка осталась одна в квартире, полуживая и полумёртвая, почерневшая от голода, с отёкшими ногами, потускневшими клочьями волос, забывшая день, когда мылась в последний раз.
Минусовые температуры начались в октябре.
Каждый вечер она топила печку, называемую, «буржуйка». Ломала старые, шатающиеся венские стулья, распиливала ножовкой полки от книжных шкафов, разжигала огонь журналами и книгами. Дубовый паркет оставляла на случай, когда закончатся силы. В выходной день доставала воду из проруби замёрзшей, в ледяных глыбах, реки и везла её домой на санках в большом чайнике и эмалированном ведре.
Сохранился в памяти день, когда под металлический треск будильника бабушка выползла из-под одеял в остывшей к утру комнатке, дрожа от холода, зажгла свечку. Оделась, выпила из алюминиевой кружки прокипячённую вечером воду, не успевшую полностью остыть, потому, что кружка стояла на печке.
«Господи, Иисусе Христе, помилуй нас, помоги», – неожиданно возникли в голове слова молитвы, которую учила с родителями в раннем детстве. В школе объяснили, что бога не существует, и молитва, вроде бы, забылась, но, оказалось, что нет.
Где взять силы, чтобы добраться до завода? Дома оставаться нельзя.
– Движение – вот, главное, что я усвоила за время блокады, если не можешь идти, ползи, – повторила она несколько раз, – те, кто хотел дождаться победы дома на диване, умерли все.
У кого просить помощи? Похоже, кроме Бога, надеяться не на кого.
Голод забрал мясо из тела и приклеил кожу к костям, выпятив наружу костные образования, жилы и сосуды, хоть анатомию изучай. Распухли ноги, одна сильнее другой. Натягивала на них по две пары шерстяных носков, а потом валенки старшего брата. Слабость и хромота превращали дорогу в пытку.
Она не вспоминала больше родственников, не думала о прошлом и будущем. Не сообразила, даже, попросить у Бога главного – еды, шептала про трамвай.
Скелеты вагонов, промороженные насквозь, стояли с разбитыми стёклами, внутри них гулял ветер, на сидениях – сугробы. Автобусы служили фронту. Дорога в тот день показалась ей последней в жизни.
Здание оседало за зданием. Женщина присаживалась отдохнуть на обломках чьих-то жилищ и сразу же уплывала в сон, в нём становилось тепло, но прохожие расталкивали, будили, чтобы не замерзла и не умерла в дороге, а она, в свою очередь, будила других, застывающих на ветру от голода, мороза и слабости.
