Обычный питерский дом - Ирина Калитина

Старый дом на одной из центральных улиц города, большой, тёмно-серый, загадочный, с высокой аркой, погнутыми воротами, сырыми подъездами, – отчий дом моей бабушки. Когда-то мне часто приходилось бывать там.

В эпоху дефицита у деловой мамы получалось отоваривать талоны, то есть доставать продукты для нашей семьи и для пожилых родственников, живущих в этом самом доме, чтобы не стоять им в очередях. На выходные дни бабушка, живущая с нами, уезжала навещать сестёр и брата, а меня посылали тащить сумку с продовольствием. Восторга от этой обязанности не испытывала, но не возражала помочь слабым.

Мне исполнилось 14 лет, настолько же самоуверенных, насколько и наивных. На пороге последнего десятилетия двадцатого века мы собирались с одноклассниками в квартирах или на дискотеках, слушали музыку, вслед за своим кумиром требовали перемен.

Перемены наступали по всем направлениям: хмурые лица учителей и родителей, «Лебединое озеро» длившееся целый день, фигура руководителя страны на танке вместо привычного для народа мавзолея или, в крайнем случае, броневика.

Сотрясалось незыблемое: писали, что напрасно советские люди выиграли войну, зря не сдали город, слишком много жертв. Появились неоднозначные мемуары о голоде, о страхе смерти, о спекуляции, о предательстве и, даже, о каннибализме.

Напряжённая обстановка в стране, пустые прилавки, неуверенность взрослых в завтрашнем дне натолкнули меня, ребёнка, на мысль поинтересоваться у слабенькой старушки, как ей удалось пережить блокаду, в результате чего появились папа и я.

Итак, 10 остановок на троллейбусе, и мы около дома, очень подходящего для романов Достоевского или для исследований специалиста туберкулёзного диспансера.

Лифт, как правило, был неисправен или непригоден для использования: хулиганы и «мешочники», приезжавшие продавать свой товар около вокзала, напротив которого стоял этот дом, справляли в кабине нужду.

Высота потолков в квартирах – четыре с половиной метра плюс диаметр деревянной балки.

Я мрачно перекидывала тяжёлую ношу через плечо и начиналось медленное восхождение.

Бабушка, пожилой «скалолаз», останавливалась, оглядывалась на проходивших мимо людей, жаловалась шёпотом, что прежде в каждой квартире жили знакомые, а теперь она никого не знает.

Третий этаж казался пределом её возможностей. Она ставила сумку на подоконник, дышала открытым ртом, грудью и плечами. Я считала этот этаж критическим, радовалась, что наша семья жила на втором.