– Так… устала… хотела поспать… неудобно в келье, – я виновато выдавливала слова, – все паломницы на столы накрывают, а у меня сил нет.
– Идите, поешьте, и ложитесь, отдыхайте, – матушка Елена смотрела грустно.
– Я всё-таки, наверное, поеду, – я чувствовала на плечах тяжеленный груз, который сильнее и сильнее пригибал к земле.
– Воля Ваша, – произнесла матушка, и отчаяние, будто пружина, вдруг развернулось во мне, выпрямило.
Моя воля?! Не нужно мне своей воли!! Хватит, и так натерпелась из-за неё, капризной и безжалостной.
– Я остаюсь, матушка!! – стало легко.
– Вот и хорошо, – мягко улыбнулась монахиня, и вернулась на клирос.
Вниз я сошла другим человеком.
– Матушка Елена не благословила уезжать! – ликуя, выдохнула я в лица знакомым, и они словно съёжились. Наскоро простились, ушли.
Я вернулась в храм, и ещё успела, в числе последних, приложиться ко Кресту. Помню, что добрела до столов во дворе.
После молитвы, что прочёл батюшка, мы поели, и вот я уже в келье. Закуталась в одеяло, долго не могла согреться, и, наконец, уснула.
Да, позже я узнала, что в квартире, где дочь снимала комнату, хозяйка в то время затеяла ремонт. Не было ни раковин, ни унитаза, повсюду царила покраска-побелка. Даже страшно подумать, как бы я намучилась, послушав знакомых.
Глава 8. Вечерний монастырь
То ли мне приснилось, то ли было на самом деле – за стеной гулко звонили колокола.
Мерно отбивал большой, звонко вторили колокола поменьше. От них гудело всё здание, и предметы, и я сама, до последней клеточки. Колокольнозвонное море.
Проснулась – на соседней кровати прикорнула, не раздеваясь, Анютка. Умаялась, тростиночка-былиночка, до последнего помогала сёстрам и матушкам убирать со столов. В окно, из-за шторы, бил вечерний красно-жёлтый свет. Я встала потихоньку, и от острой боли в суставах ойкнула, снова приземлилась на кровать. Мой вскрик разбудил Анютку. Она поднялась, смущённо улыбаясь спросонок, убрала прядки волос под платок.
Заглянула неутомимая матушка Елена:
– Спускайтесь вниз, ужин не готовили, но много чего осталось. Чаю попьёте.
Мы спустились потихоньку. Трапезная была закрыта, и – вышли на улицу.
Мягкий оранжевый свет заливал монастырский двор, на цветах и траве переливались капли – недавно прошёл дождь. И я вспомнила строки:
День до блеска ливнями отмыт.
Быстрые стрекозы над рекою.
Оглядись, и сердце защемит
От невыразимости покоя.
Вот здесь, действительно, невыразимый покой. Словно тишина собралась в одном месте. Такого покоя нет ни у реки, ни в лесу, ни в поле… Он здесь особенный, словно молятся кирпичные стены, камни вдоль дорожек, цветы и былинки… Действительно, сколько молитв слышат они. От каждого паломника, от послушниц, не говоря уж о монахинях, идут молитвенные волны. Здесь всё невидимо светится.
