– Послушай, Грег, – прервал его Уишем. – Ты просишь у меня помощи, а я сижу здесь и думаю, не сошел ли с ума мой старый школьный приятель, который называет гением существо, в котором я вижу только крысу.
– Нил, ты мне по-прежнему не веришь? – с удивлением воскликнул биолог. – Раз так, давай сделаем вот что, мой друг: сейчас ты ему наиграешь что-нибудь из своего неоконченного, и мы пойдем спать, а утром Моцарт сыграет нам то, что прибавил к твоему сочинению за ночь. Если тебе это понравится, ты возьмешь его в ученики, если нет, я найду ему другого учителя. Идет?
– Хорошо! – раздраженно сказал Уишем. – Пари так пари. Пошли!
Подхватив клетку с Моцартом, Грег устремился за ним. Большими шагами Уишем направился в кабинет, где стоял его рабочий рояль, сердито открыл крышку и сел на стул.
– Кажется, я вместе с тобой начинаю сходить с ума! – отрывисто бросил он. – Играть среди ночи, крысе!
– Не бойся, я никому об этом не расскажу, – насмешливо ответил Эггерз. – Ну, мы тебя внимательно слушаем.
Стараясь не слишком шуметь, Нил Уишем заиграл свою новую пьесу, точнее начало пьесы в полторы минуты длиной, не более. При первых же звуках рояля Моцарт встрепенулся и встал, вцепившись лапками в прутья решетки. Уши его напряженно задвигались, он весь обратился в слух. Играл Уишем сильно и с чувством, глаза его радостно блестели, на бледных щеках появился румянец. Закончив играть, он не сразу повернулся к Эггерзу.
– Вот, пока это все. Второй месяц бьюсь над продолжением, но все не нравится!
– Это бывает, – неопределенно промолвил Эггерз и посмотрел на Моцарта. – К утру, если он постарается, у тебя будет законченный вариант.
Уишем оскорбительно засмеялся.
– Сыграть еще раз твоему крысенку или ему достаточно?
– Ему достаточно, он легко все запоминает. Оставим его здесь, пусть работает. Надеюсь, никто его не потревожит?
– Я не держу кошек, но для твоего спокойствия запру дверь на ключ. Больше ему ничего не нужно?
– Постой-ка, – Грег вытащил свою палочку и несколько раз провел ею по колокольчикам, чем вызвал целую какофонию звуков. – Нужно настроить его на агрессию и стимулировать вдохновение. Теперь можно идти.
Когда в замке поворачивался ключ, Моцарт все еще возбужденно метался по клетке.
*
Слишком громко шуршали ветки за окном, слишком тускло горел ночник, и большие настенные часы в коридоре угрожающе тикали «так, так», словно к нему из темноты приближались чьи-то страшные шаги. У Уишема разыгралось воображение. Промаявшись два часа без сна, он не выдержал и потихоньку прокрался к кабинету, чтобы послушать, как там идут дела. Моцарт работал. Он уже подобрал мелодию начала и уверенно, шаг за шагом лепил музыкальные фразы основной части пьесы, терпеливо повторяя вступление бессчетное количество раз. В его мелодии было что-то свежее, своеобразное, и Уишем почувствовал болезненный укол самолюбия. Потом он вспомнил, кто творец всего этого, и у него мороз пошел по коже. Эггерз не врал, рассказывая про Моцарта, и вот тебе первый результат – он стоит под дверью собственного кабинета и не решается войти! Его разозлила эта мысль, но вместо того, чтобы грубо распахнуть дверь, он поплелся на кухню, сел к столу и, зажав коленями стиснутые ладони, как сидит человек, пронзенный дрожью, долго смотрел в одну точку неподвижными глазами. Мыслей было много.
