— Ах, Сизиф! Ты что, так плохо обо мне думаешь?
— Я думаю о тебе хорошо, сын Майи Плеяды. И знаешь почему? Мы одной породы, скроены по одной мерке. Кто еще донесет, если не Лукавый? Я рассчитывал на тебя и ты не подвел.
Они говорили, как два закадычных приятеля. Так, словно кроме них во дворе никого не было. Золотое сияние померкло, Гермий утратил величие, сделавшись ростом с обычного мужчину. То, что Сизиф по-прежнему стоит на лестнице, выше бога, Душеводителя не смущало.
Прямой нос, ямочки на щеках. Шапка кучерявых волос закрывает уши. Пухлый девичий рот. Было трудно, нет, невозможно представить этого изнеженного красавчика на темных дорогах, ведущих в подземный мир, во главе вереницы душ, только что покинувших тела.
— Владыке о тебе напомнил не я.
— Верю.
— Мне кажется, Аид вообще не спешил забирать тебя. На кой ты ему сдался? Если бы отец не громыхнул с Олимпа…
— Я не собирался жить вечно.
— Неужели? Какое благоразумие!
— В конце концов, я украл у смерти достаточно лишних дней. Пора и честь знать.
— Честь? Хорошее слово, громкое.
2
Живой жезл, мертвый человек
Гермий улыбался: юноша в дорожном плаще и шляпе, лихо сбитой на затылок. Лишь пояс и сандалии по-прежнему блестели золотом. В правой руке бог держал жезл, обвитый змеями. Жезл был из серебристого металла, а змеи — живые, настоящие! Обе повернули головы к дедушке, вперили в него холодные взгляды.
Сизиф развел руками:
— Оставим честь в покое. Я готов, а путь далек. Тебе хорошо, у тебя сандалии с крылышками. А мне топать и топать! Скажи напоследок: почему за мной явился ты? Почему не Железносердый[60]?
Гермий скорчил уморительную гримасу:
— Танат отказался. Наотрез, представляешь? После твоей ловушки он к тебе ни ногой. А вдруг у тебя еще какая-то пакость в запасе? Кстати, мне ты ничего не приготовил?
Прищурившись, бог оглядел двор. Рабы попрятались меж штабелями досок и грудами припасов. Большинство пало ниц, оглохло, ослепло. Но кое-кто все же таращился исподтишка на Гермия. Мы с братьями стояли столбами. Пасть ниц мы не сообразили, а теперь уже было поздно.
На ловушку внуки Сизифа Эфирского не тянули.
А жаль.
— Даже жаль, признаюсь, — бог подслушал мои мысли. — Я разочарован. О, тетушка! Радуйся, тетя Меропа! Давно не виделись.
Никто, как всегда, не заметил, в какой момент из дверей вышла бабушка Меропа. Никто, кроме Гермия. Этот, похоже, замечал, как паук тянет паутинку на другом краю света.
— Радуюсь, племянник, — мрачно согласилась бабушка.
