Глава 3.
Вышли на рассвете. Тина думала, что к вечеру придут в село, а оказалось, что поход растянулся на много дней и ночей. По ночам уже стало подмораживать, но никто еще не мерз – все еще были тепло одеты. Вскоре закончились взятые в дорогу продукты и деньги, а дороги – ни конца, ни края. Мама повздыхала и сняла свою замечательную каракулевую шубку. Взамен получили ведро картошки, кусок сала и каравай хлеба. На этом продержались неделю. Следующими ушли за еду любимые беличьи шубки. По этому поводу Тина пролила не мало горьких слез.
Вначале ей категорически не нравились ночевки в попутных домах. Хозяева пускали беженцев переночевать в сараи. где и так было полно народа. На полу рассыпали солому, сверху кидали какие-то тряпки, и все так и спали – вповалку, одетыми, тесно прижавшись друг к другу. Тине после жизни с удобной кроватью и теплой постелью было тяжело привыкнуть к такой нищете. Она просила маму, чтобы та отвела их в дом, но со временем и к этому привыкла. Главное теперь было – согреться и что-то поесть.
Так и шли, день за днем, ночь за ночью, без конца и края. Погода становилась все холоднее, а сил оставалось все меньше. Тина уже не хотела никуда идти. В один из дней возле медленно бредущей по дороге усталой женщины с двумя девочками остановилась немецкая машина. Из нее вышел военный и позвал маму: «Матка, киндер, ком, ком!». Мама вначале категорически замотала головой, но потом, взглянув на заплаканных Тину и Таню, с опаской полезла в машину. Выхода-то все равно не было, хоть бы их и убивать повезли. Но повезли их просто по дороге, в тепле и комфорте, не причинив никакого вреда. Еще угостили шоколадом. Шли первые месяцы войны…
Потом опять были бесконечные дороги, ночевки, голод. Наконец пришли в Константинополь, где их уже поджидал папа. Село было давно занято немцами, но вели они себя тихо, к местным жителям не приставали, не то, что в их Городе. Может потому, что жили здесь в основном, греки и турки. Самое главное, что Тининых родителей здесь никто не знал, как и то, кем они до войны работали, поэтому и не заставляли идти на работу.
В Константинополе остановились на постой у дяди Миши. Особой радости он, как и ожидалось, не высказал, но все же отвел Тининой семье отдельную комнату, маленькую, правда, но зато с печкой и отдельным входом. Кое-как устроились, и потянулись бесконечные дни и ночи Тининой жизни в оккупации.
Через некоторое время девочка заметила, что ее внутренний календарь выглядел уже по-другому. Весна, лето и осень стали такими малюсенькими-малюсенькими отрезками. Зато зима растянулась в бесконечную черную линию: день-ночь, день-ночь, белое-черное, белое-черное… Сыпались в бездну войны минуты Тининого детства. День-ночь, день-ночь, белое-черное, белое-черное… И не видно впереди огонька надежды, и ни конца, ни края нет…
