Альберт ураганом пронёсся тёмными коридорами дворца, распугивая своим видом придворных и слуг, ворвался в комнату Флер, резко распахнув дверь носком сапога. Лекарь, возившийся у кровати девушки, глянул на него с испугом, а признав, растерянно развёл руки в стороны и печально покачал головой. Мол, простите, ваша светлость, всё…
Увидев принцессу в столь плачевном состоянии, а она уже скорее напоминала скелет, обтянутый кожей, чем живого человека, герцог шумно втянул воздух через нос и разразился такой изысканной бранью, что портовые грузчики могли бы умереть от зависти. Он подошёл к кровати, опустился на колени и подставил свою косматую голову под пальчики Флер. Ничего не произошло – её руки не двигались, губы молчали. Даже её дыхание было столь слабым, что если бы она перестала дышать, это заметили бы не сразу. Неужели он опоздал? Все демоны ада, он перебьёт всех, кто сделал это с нею. Да, будь это хоть сам король! Он подхватился, сбросил надоевший плащ прямо на пол, отстегнул шпагу и отправил туда же. Резко приказал сунувшей в комнату нос камеристке приготовить ему горячую ванну.
Когда герцог был чисто вымыт, переодет в свежую одежду, приятно пах травами и цитрусом, он вернулся к Флер. Приказал переодеть принцессу в чистую сухую рубаху, полностью поменять постель, закутал девушку в одеяло и сел в кресло, удобно разместив принцессу на коленях. Когда он поднимал её с кровати, вообще не почувствовал веса, и ужаснулся от того, как сильно она похудела.
Потом была самая страшная и долгая ночь в его жизни. Он нежно целовал её тонкие, сейчас больше похожие на паучьи лапки, пальцы, нежно касался губами её мокрых от пота висков, потускневших волос, рассказывал тихим бархатным баритоном, как ему не хватало её, как он мчал к ней двое суток без сна и отдыха, отчаянно боясь, что не успеет, и почти опоздал. Он говорил и говорил, звал её, просил не оставлять его, просил вернуться, где бы ни была её душа сейчас… Несколько раз дыхание Флер замирало, заставляя сердце Альберта падать глубоко вниз, но затем опять возобновлялось с судорожного вздоха, словно её душа ещё решала – остаться ей или всё же уйти.
Несмотря на молодость герцога, никто не посмел оспорить его право распоряжаться в покоях Флер, никто не посмел войти к ним в эту ночь и нарушить ИХ уединение.
На рассвете Альберт почувствовал, что усталость, наконец, окончательно отвоевала своё, и глаза слипаются помимо воли. Словно фарфоровую статуэтку, он осторожно положил Флер в постель и лёг на бок рядом, обнимая одной рукой ужасающе тонкую талию. Какое-то время он ещё смотрел на тонкий профиль девушки, а потом прошептал:
