– Ты похожа на олем Ати, – сказала Аяна, вздыхая. – Ты задаёшь мне вопросы, на которые сложно ответить даже про себя, не то что вслух. Я боюсь. Я боюсь ошибиться, сделав шаг, понимаешь, Иллира? Ты тоже боишься. Ты сказала, что боишься поверить в то, что Верделл жив, чтобы потом не горевать. Верделл как-то сказал мне, что многого боится, и что он стесняется этого. Конда...
Она осеклась, потому что в горле встал горький комок, выбивший слёзы из глаз, а в носу защипало.
– Он боялся оставаться один в темноте, но, когда я спросила, правда ли это, он попытался солгать. Я тогда сделала ему очень, очень больно. Я сделала ему так больно, что тоже испугалась.
Она вдруг вспомнила комнату, которую он громил после её ухода. Тёмная, с плотно занавешенными окнами, похожая на пещеру. Но к чему вспоминать? Теперь это былое.
– Все чего-то боятся, Аяна. Каждый из нас боится чего-то. Когда я Верделла носила, то от страха за свою судьбу начинала задыхаться, и от этого думала, что умираю, это усиливало страх, и всё становилось хуже.
– У меня вчера такое было, – наморщила брови Аяна. – Как ты справилась с этим?
– В очередной такой раз я подумала, что в предыдущие двадцать всё же не умерла, и мне стало легче, – улыбнулась Иллира. – Тебе сказали, что дышать надо. А теперь я говорю тебе, чтобы ты не забывала есть и пить.
– Я почти не замечаю голода. Я целыми днями то хожу по дому, помогая девушкам, то переодеваю и причёсываю кирью, то просто сижу и думаю, как я вообще оказалась тут. Но вот на это обычно как раз не очень много времени остаётся.
Тоска опять накатила прохладной волной на неё, и отступила, вороша мысли, как гальку. Аяна отодвинула стул и оперлась подбородком о столешницу.
– Я живу чужой жизнью, Иллира. Я не капойо, я не кир Анвер, я не кира Пай Аяна, но я больше и не просто дочь олем Лали. Кто я? Почему это всё случилось? Где я допустила ошибку, которая привела меня сюда?
– Ты считаешь, это худшее, что могло случиться? – спросила Иллира, наклоняя голову к плечу.
– А это не худшее?
– А ты сама как думаешь?
Аяна надолго задумалась. Она вертела всё произошедшее так и эдак, размышляя, что было бы, если бы она осталась в долине, или не заметила фонарь на сломанной мачте "Фидиндо", или не убежала, поцеловав Алгара, или послушала бы Солу... Или не пришла бы за песней Конды к нему на корабль. Она думала, но не могла понять.
– Не знаю, – с удивлением сказала она, поднимая голову. – Я сейчас прикидываю, и выходит, что у всего есть обратная сторона. Вчера я винила себя в каждом моём решении, каждом, без исключений. Но... получается, я зря себя корила?
