– Это нокта. Многие садовники в больших домах высаживают их. Она вечнозелёная. Она очень красиво цветёт всю весну, лето и осень, – сказала Анкэ, затягиваясь. – Тут для неё холодно, видишь, выжил только этот ствол. Сама не знаю, почему он не вымерзает. Помню её, когда она была ещё вот такой, – она помахала ладонью на уровне колена. – Садовник укрывал её зимой. Может, поэтому выжила, а может, повезло, и зимы были мягкие, пока она не окрепла.
Они свернули в арку и оказались во дворе. Вездесущие птички пасси чирикали, споря над чем-то, у хозяйственных построек.
– Обычно в поместьях тут сад. А в крупных – начало парка. Но это деревня, – улыбнулась Анкэ, показывая на кур, разгуливающих по двору, и головы коров, виднеющихся за оградой коровника. – Тут равно сквозь пальцы смотрят и на гуляющих по поместью кур и свиней, и на то, что кто-то из девушек-катьонте ненароком заблудился на мужской половине хозяйского этажа. Но всё же это считается большим домом. Видишь, тут тоже выход в сад?
Большая лестница, ведущая из сада в дом, явно использовалась теми, кто смотрел за скотом. Там, где она спускалась на мощёную площадку, камни были выщерблены мелкими ямками, располагавшимися ровным полукругом, и Аяна нагнулась, чтобы присмотреться.
– Куры? – с изумлением повернулась она к Анкэ.
– Представь, – кивнула та с улыбкой. – Каждый раз, останавливаясь тут, мы с утра видим, как служанка их кормит, а потом слышим, как её ругают за это. Мы приезжаем каждый год, и она всё кормит их, стоя на ступеньке, а кира Олдиен Дилери всё бранится и бранится. Представляешь? Изо дня в день, много лет.
Ямки на камнях были глубокие, видно, куры действительно в течение многих лет старательно расклёвывали их.
– Здравствуйте! – окликнул их звонкий голос. – Пройдёмте со мной! Кира Олдиен Дилери ожидает!
Аяна посадила Кимата на бедро и пошла за Анкэ и молоденькой катьонте вверх по лестнице, ощущая лёгкое волнение. Конда, несомненно, был киром и принадлежал к именитой семье, но она не могла слишком серьёзно относиться к этому после того, как они вместе, смеясь и смущаясь, отстирывали в горячих ключах Енко простыни с его койки на корабле, и после того, как он ел лепёшки, сидя на её кровати и роняя крошки на покрывало, взъерошенный, улыбающийся. Эта же кира была прямо вот настоящей кирой, которую называли, вынося вперёд родовое имя её мужа, и Аяне было немного страшно.
Катьонте открыла перед ними высокую деревянную дверь, и Аяна вслед за Анкэ шагнула в комнату, на мягкую лужайку ковра, с любопытством оглядывая обстановку. У одной из стен, обшитиых деревянными панелями, потрескивал открытый очаг, отгороженный частой металлической решёткой. В доме изумительно пахло яблочным пирогом и ещё чем-то островато-пряным, и аромат был тёплым и очень, очень уютным. Судя по количеству подсвечников, что стояли на столиках и лакированных закрытых шкафчиках, полумрак в этом доме не очень любили. Аяна задрала голову к светлому высокому потолку, с которого на большой тёмной цепи свисала люстра на несколько десятков свечей. Интересно, насколько ярко она светит?
