Несколько раз Мартин говорил с Мелани о сексе, учитывая кризис СПИДа и растущий в мире список ЗППП. Но никогда Энн. Энн всегда «работала». Энн была «слишком занята». Она знала, что это был страх, страх признать что-то, чего она не хотела признавать. Она совершенно не могла представить свою дочь в сексуальной ситуации. Изображение огорчило её, а панки в кожаных нарядах и одетые в готические одежды придурки, с которыми Мелани слонялась вокруг, усилили образ до полного ужаса. Всё это заставило её разум чувствовать себя забитым. «Слишком много причин», — подумала она и закусила губу.
Как и другие логические выводы Гарольда. Лесбиянство. Религиозные пустоты. Неужели доктор Гарольд действительно думал, что у неё были лесбийские наклонности, потому что в кошмаре к ней прикасались женщины?
«Боже», — подумала она.
Темнота в спальне казалась твёрдой, зернистой. Это избавляло её от дискомфорта. Дыхание Мартина звучало странно громко, а её собственное сердцебиение могло быть таким, будто кто-то пинал стену. Единственный свет в комнате так же сочился через окно, от луны.
«Луна, Энн, — щёлкнул разбитый голос в её голове. — Ты помнишь?»
«Помнишь что?»
«Посмотри на луну сегодня ночью».
Осторожно она встала. Она подошла голая к жалюзи и выглянула. Лодки мягко покачивались вдоль бесконечных причалов. Лунный свет рябил по воде. Он казался розовым.
Её взгляд поднялся. Луна висела низко над горизонтом. Яйцевидная луна, как сказала бы её мать, — она была однобокой, не совсем полной.
«Посмотри на луну сегодня ночью».
«Ладно, я посмотрю».
Она действительно выглядела забавно, её чрезмерный размер и странный розоватый оттенок. Она слышала об этом в новостях последние несколько дней, какое-то редкое астрономическое явление. До первого дня весны оставалось всего несколько дней; по-видимому, положение Луны в сочетании с этим вызвало атмосферную аномалию, которая в определённые моменты делала её свет розовым.
«Ну и дела», — подумала она.
Но чем пристальнее она смотрела…
«Она розовая, — подумала она. — И она раздутая».
Как её живот во сне. Розовый. Раздутый.
Но это было глупо. Она слишком многое придумывала. Всё напоминало ей сон. Её собственный живот чувствовал себя раздутым, когда она отошла от окна и пошла в ванную.
Она закрыла дверь и включила свет. Яркость зеркала потрясла её, и резкая ясность её наготы. Она по-прежнему хорошо выглядела — для тридцати семи лет. Её кожа была упругой, без растяжек.
«Хотя солнце не помешало бы», — поняла она.
