И вот он стакан. И графин с блаженной влагой.
Совсем рядом. Только протянуть руку. На тумбочке впритык к постели.
А я не могу.
Ни хрена не могу.
Только чувствовать, как подыхаю. Как в глотке и во рту все пересохло хуже проклятой пустыни и не песок, а мои легкие, кажется, песком хрустят на зубах.
И ненавижу.
Ненавижу это проклятое бессилие. Ненавижу еще сильнее, чем жажду, от которой выворачивает все внутренности наружу.
Что может быть худшим проклятием? Чем невозможность пошевелиться?
И каждый раз проваливаюсь в темноту. Снова и снова. Сжав челюсти и кулаки до хруста.
И тогда чувствую, как кто-то поднимает голову.
Губы обжигает ледяной спасительной влагой.
Касается тела. Проводит чем-то мягким. И вот тогда начинаю ощущать боль. Сдертую кожу, что кусками с меня обрывалась. Только тогда, когда тело получает свои спасительные глотки.
И боль отходит, но остается темнота. Темнота и это проклятое бессилие.
Они выходят, громко хлопая дверью, а я снова только и способен, что скрипеть зубами.
Дьявол!
Бой простив десяти?
Я выдержу. Я зубами кадыки им выгрызу. Хоть всему войску.
Им нужно зрелищ?
Они их получат. Кровавые зрелища. Такие, что весь ринг этого Анхеля зальют реки чужой крови.
Такие получат зрелища, что еще годы содрогаться будут.
Потому что я встану.
Встану ради того, чтобы найти тех, кто меня забросил в это пекло.
Дьявол? Демон? Так они между собой меня называли?
Оооооооооо!
Эта пустыня и правда превратила меня в самого настоящего дьявола!
И нечеловеческая злоба, ярость и жажда напиться крови врагов меня поднимет с этой проклятой постели!
Они хотят увидеть на ринге смерть? Они ее получат! Только уж точно не мою!
Рычу сквозь сжатые до хруста челюсти, заставляя это деревянное тело пошевелиться.
Боль адская. Как будто из меня вынули все кости. Переломали и снова всунули обратно.
Резко вскидываю руку вверх.
Впиваюсь в кожу зубами, чтобы заставить себя очнуться. Вынырнуть из этого дикого марева. Дурмана, что словно плотным туманом застелил мозги.
Чтобы переключиться с адской боли, выворачивающей даже внутренности.
Иногда только так и нужно. Даже с собственным телом.
Как с диким животным. У которого нет мозгов, одни рефлексы.
Дать понять, что будет слушаться. Даже если ему больно или смертельно страшно. Потому что иначе будет еще хуже. Еще больше боли. Дать понять, что выбора и вариантов нет.
Заставляю себя подняться.
Покачиваясь, чуть не валюсь обратно.
Ноги словно не мои, а две культи неживые. Деревянные.
