— Почему ты хранишь эту иглу? — спросила я. — В Фейвальде точно есть мечи лучше.
— Даже мне можно миг слабости раз в тысячу лет, да, Кошмарик? Или ты хочешь лишить меня единственной радости?
— Я у тебя не забирала ничего, кроме свободы, и я отдала ее.
— Ложь падает с твоих губ ароматным маслом, ужасный Кошмарик. Ты забирала то, о чем и не подозреваешь, — я не знала, были в его тоне тепло или презрение. — Но теперь нужно бежать, или наши жизни обречены.
— Бежать от чего? — спросила я. — Боишься, что фейри будут преследовать меня тут, потому что я теперь Равновесие?
— Они не будут преследовать тебя только тут, Кошмарик. Они будут преследовать тебя всюду, пока тебе не придется убить столько, что кровь потечет реками по Фейвальду. Но мы бежим сейчас не от этого. Пока Кровавая луна на небе, созвана Дикая охота. Этот звук знаменует ее прибытие. Мертвецы гонятся за нами, и те, кого мы убили, уже близко, хотят утащить нас за собой в мир за Страшными дверями. Значит, нам нужно бежать до рассвета, или пока мы не найдем укрытие за дверью, отмеченной землей.
Это звучало плохо.
— Заключи со мной сделку, Кошмарик… в последний раз.
Почему «последний» ощущалось так болезненно?
— Какую сделку ты хочешь? — спросила я.
— Позволь отнести тебя на крыльях в безопасность этой ночью, — сказал он, и его взгляд мог растопить сердце. — В обмен на мое имя.
Но я не хотела отдавать ему имя. У меня была только эта власть. Я не понимала его, то, как он терпел избиения, чтобы уберечь меня, как женился на мне, или почему предал меня. Что бы он ни говорил о том, что его заставляли, он все равно сделал это. А я так не поступила бы с тем, кто был мне дорог. Я бы нашла другой способ.
Хуже. Мне не нравилось, как сердце быстро билось рядом с ним — словно от него у меня была лихорадка, и я не могла исцелиться — словно он был смертельной болезнью.
Должен быть способ подавить эти ощущения, и моим оружием было только его имя.
— Я так не думаю, — сказала я и побежала по склону холма к Кровавой луне, ноги летели по незнакомому пейзажу.
Не споткнись, Элли. Не споткнись. Ты будешь выглядеть глупо, если упадешь!
Клетка гремела в моей ладони. Моя сестра точно билась об прутья с каждым шагом.
— Ты бежишь не в ту сторону! — сказал хмуро Скуврель, догнав меня. Он все еще не застегнул рубашку, и ветерок трепал ее, раскрывая его торс. Я видела раны и татуировки шипов — раны от боли за меня и шипы от брака со мной против моей воли — как перья на моих руках, его метки, сплетенные с моими. Можно было сплестись с другим так, что уже не было ясно, что вредило ему, а что — тебе? Так, что их интересы становились твоими, а их будущее — твоим будущим?
