— Своей доли не миновать. Слава богу, хоть на сердце пока не жалуюсь.
— Сердцем ты всегда была щедрая, на троих бы хватило. Есть о чем под старость вспомнить.
— Ну, этим, моя милая, и тебя, по-моему, судьба не обделила, — заметила миссис Эшкрофт.
— Всякое было. Годы-то молодые... О них только с тобой на пару и можно вспомнить. Знаешь ведь как: порознь старухи, вместе — молодухи...
Полуоткрыв рот, миссис Фетли невидящими глазами уставилась на яркий иллюстрированный календарь, висевший на стене. Дом снова содрогнулся от рева проезжавших машин, а внизу, в долине, почти столь же оглушительным криком отозвался переполненный стадион. Субботний отдых в деревне был в полном разгаре. Некоторое время миссис Фетли говорила, не прерываясь. Наконец она промокнула платком глаза и закончила свою исповедь: — А в том месяце прочитали мне из газеты объявление, что умер он. Конечно, мне о нем горевать не пристало — столько лет не виделись. Конечно, слова не сказать, слезы не пролить... Могила его в Истбурне, так и туда не поедешь — кто я ему, спрашивается. Один раз совсем уже на автобус собралась, да раздумала. Ведь дома расспросами замучат. Хоть так думала сердце утешить, а выходит — нельзя, даже этого нельзя.
— Но было же тебе хорошо с ним?
— Господи, какой разговор! Натешились мы с ним за четыре года, когда он в депо по соседству работал... А какие похороны знатные ему машинисты другие устроили!
— Выходит, грех тебе и жаловаться. Налить еще чашечку?.. Близился вечер, солнце уже клонилось к закату, в воздухе повеяло прохладой, и женщины притворили дверь на улицу. В саду, пронзительно вереща, по голым ветвям яблони прыгали драчливые сойки. Миссис Эшкрофт облокотилась на стол и положила больную ногу на табуретку: теперь настала ее очередь исповедоваться...
— Подумать только! А муж твой что на это сказал? — воскликнула миссис Фетли, выслушав неспешный рассказ подруги.
— Сказал, убирайся, мол, на все четыре стороны, а ему плевать. Но я решила остаться и ходить за ним, ведь он с постели уже не вставал. Знал, что я его больного не брошу. Месяца два еще промучился, и вроде удар с ним случился — лежит словно каменный, не шевелится. А через пару дней приподнялся вдруг на кровати и говорит: «Молись, Грейс, чтоб тебе от мужиков того не досталось, чего они от тебя натерпелись». — «А сам-то», — отвечаю, потому что он у меня такой ходок был, такой ходок, ты же знаешь. А он мне: «Мы, говорит, оба хороши, но только я вот, считай, уже в могилу ступил, и что тебя ждет, мне как на ладони видно». Умер он в воскресенье, в четверг похоронили. А ведь любила я его, было время... Или казалось только...
