Сергей Сергеевич неосознанно осмелился подойти к нему.
– Какое представление будет? – робко спросил Сергей Сергеевич.
Зазывала обратил внимание и взгляд его переменился.
– Никакое, – хмуро, угрюмо, со злобой, раздражённо, сторонясь, проговорил он.
Сергей Сергеевич внутри себя немного опешил и остался обездвижено немой на площади. А зазывала засобирался, отвратительно приговаривая у себя в голове нехорошие слова.
Как только он пришёл домой, то сразу же рухнул на диван. Зазывала блаженно прикрыл веки, помассировал виски и попытался ладонями натянуть лоб на волосы.
Спустя неопределённое время он поднялся на ноги и тяжело запередвигал их к холодильнику. Там зазывала мягко взял хлеб и сыр. Вскипятив чаю, он охотно принялся за изготовку нехитрого бутерброда. Сыр был отрезан. Кусочек лёг на аппетитный хлеб. Зазывала поднёс ко рту славную пищу и беспросветно повалился в уверенность о вкусе. Через секунду или, может быть, две его оборвало. Он вспыхнул.
– Мама! Ну зачем? Скажи! – разъярённо орал зазывала в абстрактное место, зная, что мамы нет дома. Он просто не мог сдержать. – Зачем покупать более дешёвый сыр… самый дешёвый сыр, чтобы сэкономить, если он невкусный и совершенно понятно, что деньги улетели на ветер? Зачем! Эта экономия тратит куда больше денег, чем покупка не самого дешёвого сыра, но который обладает вкуснотой. Это так просто. Почему бы просто не пытаться купить наибеднейшее? Ну зачем! – произнёс он, после чего почти зарыдал от бессилия.
Зазывала вернулся в лежачее положение, но теперь он упал носом в подушку. В его голове текла кровь. Он вперился прямо в подушку, пока за окном смеркалось. Зазывала осмотрел свою комнату, не оборачиваясь. Она являла собой изменённое пространство. Привычные вещи перестали быть таковыми.
Он подошёл вдохнуть прохладу к окну и специально выпал. Уже стояла глубокая ночь, поэтому та часть земной поверхности, на которой проживал зазывала, смотрела вниз. Зазывала начал падать в небо, а вскоре совсем вывалился из планеты.
Он пролетал в космическом пространстве между спутников, обломков камней, земного притяжения и направился в сторону Луны.
Представление началось.
Сегодня придётся сидеть, как в заточении, в школе, смотря в стену или на парту, думая о том, как долго длится сорокаминутный урок. Я уже испытывал это много раз и знаю, что ничего не изменится. Вчера было то же самое. Мерзкий привкус предвкушения неизбежного страдания затмевает попытки радоваться. Я волочусь в школу и мечтаю оказаться в том моменте, когда я буду по этой же дороге идти домой, чтобы, наконец, заняться мои любимыми делами. Серая атмосфера здания отталкивает. Я вхожу в кабинет и зажмуриваю глаза от ужаса, я пытаюсь поступать, как законченный эскапист. Я вынужден хотеть звонка на урок, чтобы окончание школьного дня хоть на чуть-чуть приблизилось. Я жду. Я пока что полон сил, а мой бесконечный запас терпения не исчерпан. Раздаётся противный, ужасный, звонкий треск ненавистного металла. Гул стихает. Всё, как всегда. Время идёт привычным ходом. Я впадаю в раздумья и очухиваюсь. Внимательно слежу за прячущимся в листве солнцем. Снова утопаю в приятных мыслях, моих мыслях, мыслях которые я пока что могу себе позволить. Но вот время начинает замедляться, а я пропадаю в вымышленном мире, где время всегда одинаково. Реальность возвращает меня к себе, она утомляет меня. Сидя за второй партой я прожигаю затылок одноклассника или одноклассницы. Я наблюдаю за волосами, за их игрой с солнечным светом, за скромными и едва заметными движениями головы. Мне удаётся подсмотреть гримасу на его или её лице, когда голова повернута к соседу по парте. Возможно, это улыбка, возможно, это каменное лицо, впрочем, это неважно. Я совершенно не думаю о волосах, о голове, о лице, мои мысли ни о чём. Время течёт очень медленно. Когда мне удаётся забыться в каких-то размышлениях, время идёт быстрее. Вот осталось двадцать пять минут. Вот двадцать две минуты. Вот двадцать одна минута. По ощущениям, три минуты и одна минута одинаковы. Время замедляется всё больше и больше. Ещё около сорока пяти минут длился остаток этого занятия. Также и следующее. И следующее. И так далее. И далее. Около вечности. Время сидения в школе, наконец-то, закончилось и вместе с ним ушло ужасное чувство заточения, полного бездействия, но теперь передо мной другая проблема. Время летит слишком быстро. Я иду домой, он не очень далеко, может быть в десяти минутах неспешной ходьбы, но оказавшись дома я замечаю, к своему разочарованию, что потратил 30 минут на дорогу. Наверно, я старался оттянуть тот момент, когда мне придётся перешагнуть порог квартиры. Я пришёл и не могу ничего делать. Я так мечтал очутиться тут и, наконец, заняться своими делами, но теперь время утекает. Я лежу. Я смотрю куда-то, теперь даже не в стену или в потолок. Я наблюдаю гнетущее пространство, которое всё норовит поддеть меня напоминаниями о моём бездействии, о невозможности делать то, что я хотел сделать, находясь в школе, о времени, которое пробегает за пятнадцать минут часовой отрезок. Три часа дня. Четыре часа. Пять часов вечера. Я продолжаю всматриваться в свою безжизненную сущность. Я ищу глазами объект, который зацепит меня чем-нибудь, но каждый раз, якобы отыскивая его, я разочаровываюсь уже через секунду. Я заново начинаю поиски. И снова. И снова. Но всё-таки меня может привлечь что-то: какая-то музыка, фильм… ещё может быть что-то… Я проваливаюсь или утопаю в таком временном счастье. После этого наступает отчаяние, связанное с утратой интереса к тому, что я так любил какое-то время назад. Но сейчас время, я повторяю, летит очень быстро. Проходит вселяющий надежду вечер и наступает ночь. Я не могу уснуть, я не хочу засыпать, потому что не желаю наступления завтрашнего дня. Темнота лишает меня возможности отвлечься от угнетающей реальности, засмотревшись на какую-нибудь трещину в корпусе шкафа или на неровность белого потолка. Я томлюсь в отвращении. Я пытаюсь избежать тошной действительности. В какой-то момент меня нет. Случайные звуки проезжающих машин помогают мне вспомнить себя, хотя это заявление очень сомнительно. Время бежит. Наступает глубокая ночь. Мне удаётся замедлить время. Теперь минута идёт ровно минуту, теперь я настроил свои внутренние часы в соответствии с настоящими. Всё становится спокойным. Ещё много времени до наступления завтрашнего дня, который заставит меня терпеть издевательски неторопливую текучесть секунд. Ничего не происходит, но я пребываю в радостном состоянии, быть может, из-за неугасаемой надежды, что мне приснится замечательный сон, который будет продолжаться очень и очень долго. Возможно, я провалюсь в небытие и тут же проснусь под ненавистными солнечными лучами; это будет означать, что я не смог насладиться временем, отведённым мне для несуществования. Страдальческий настрой заберёт меня в свои объятия на весь оставшийся день, который ничем не будет отличаться от сегодняшнего или вчерашнего.
