От созерцания недозволенного лакомства адюльтера накатила волна похоти, воскресила обманутого Демона. Запахи и звуки преобразились, дополнили визуальный ряд щемящим вожделением.
Почувствовал, как встрепенулось внизу, отдалось волной боли, засаднило.
Уже не думая, в каком-то гнетущем наваждении, дивясь своей буйной смелости, ухватил Миросю за волосы, сунул всклокоченную голову вниз.
Мирося рывком высвободилась. Села.
– То гріх! Не можна… – взвизгнула. – Грех! Нельзя так!
– А им, – кивнул головой на Миросиных подруг.
– Они сами знают, а мне – нельзя! Грех.
Заклинило меня от позора, боли, унижения! Первым желанием было вскочить, собрать манатки и прочь! В темноту, в холод, подальше от этого вертепа!
Мирося почувствовала моё беспокойство; обняла, прижалась мокрой промежностью, зашептала:
– То гріх, Ельдарчику! Меня мамка учила. Я никогда такого не делала. Никогда! Прости.
– А другое – не грех?
– Грех, только иной. Когда близость противна человеческой природе, и не может завершиться деторождением – это скотская похоть. За такое от причастия на пятнадцать годков отлучают. А что мы делали – отмолю! В церковь схожу, покаюсь, свечку поставлю. Какую епитимью батюшка наложит, ту приму. У нас он добрый, понимает…
Иступлённо ныло в мудях. Каждое Миросино слово впивалось гвоздочком, шурупом ввёртывалось.
– Святитель Иоанн Златоуст как учит, – продолжала Мирося. – Согрешил? Войди в церковь, изгладь грех покаянием. Сколько раз ни упадёшь на рынке, всякий раз встанешь. Так и сколько раз ни согрешишь, покайся, не допускай отчаяния. Ещё согрешишь – ещё покайся…
– Часто каяться приходится?
Мирося кивнула.
Замолчали. Тишину разбавляли отзвуки соседского ворошения.
Плечом ощутил под её щекой тёплую влагу.
– Ти гадаєш, я – курва? – безотрадно всхлипнула Мирося. Подняла голову, подперла рукой, уставилась мокрыми глазами.
– Не знаю.
– А почему пошёл со мной?
– Не думал, что так…
– Святий та Божий! Гадав, мы в общежитии будем историю учить? Всё ты знал!
Ночь 22 ноября 1991, Киев
Доброй половины Миросиного говора не разбирал, но смысл улавливал, и от того на душе примерзко саднило. А женщина бубнила, то обвиняла, то оправдывалась.
– Легко тебе судить – молодой, разумный, отец, мать…
– Отец умер.
– Царство йому Небесне! А у тебя жизнь впереди: работа, девушка, детки, семья. У тебя есть девушка?
– Да.
– Хорошая?
На миг задумался. Кивнул.
– Любишь? – спросила Мирося, впившись припухлыми бельмами.
Вопрос понял не сразу. После дошло, что ответа на него не знаю. Вернее – уже знаю. Майя сама виновата.
