После исполнения «Тихой ночи» в полной темноте с зажиганием свечей мы сорвали такие овации, которые способны были пробудить в нас как минимум желание поступить в театральный институт. Лица артистов сияли счастьем, и даже маленький кукольный Иисус, казалось, улыбался из соломы в самодельных яслях. Зажгли свет, и я вышел вперёд. «Друзья! – сказал я, гася начинающийся галдёж как в импровизированном зале, так и на сцене, за моей спиной. – Мы поздравляем вас с наступившим Рождеством Христовым и хотим сделать вам подарок. И я сейчас не о конфетах и фруктах, которые мы тоже подарим всем пришедшим детям. Вы знаете, мы приезжали сюда уже несколько раз, чтобы проводить занятия воскресной школы. Так вот, мы договорились с Тамарой Петровной, чтобы каждое воскресенье приезжать сюда и проводить здесь кроме детского занятия ещё и занятия со взрослыми, чтобы к Пасхе собрать здесь общину. Так что – добро пожаловать!»
Все опять захлопали, застучали стульями, потянулись к выходу. В уголке спортивно-актового зала уже будили парочку сильно принявших на грудь зрителей, те, матерясь и тут же извиняясь, тоже вышли на улицу, заботливо придерживая друг друга. Милана, Васёк и Коля принялись раздавать детям пакеты с подарками, а я вышел на крыльцо, вдохнуть свежего морозного воздуха. На крыльце курили, я уловил запах дешевых сигарет и махорки. «Мы придём! Слышь, батя?» Пепел с «козьей ножки» сорвался с самокрутки и полетел по ветру, разбрызгивая искры и серые снежинки пепла. «Батя, мы будем ходить, вы приезжайте! И, это… концерты привозите. А то тевели… эти, ну, те-ле-визиры-то мы пропили все…» Мужик выплюнул самокрутку и пошел по улице, покачиваясь, вслед за бабами, исчезающими во тьме. Я покачал головой, развернулся к двери, столкнулся в проёме с директрисой. «К тётке Марии пошли, – неодобрительно кивнула та вслед уходящим, – догоняться спиртом. Хлеба и зрелищ, да. Но вы приезжайте, правда. Вдруг что получится?»
4.
Получилась община. Только взрослых там было раз, два – и обчёлся: ходила Марьяна Трошкина – неопределённого возраста, мать восьмерых детей – когда была трезва; бабушка Полина – большая, толстая, лет семидесяти, с дочкой Еленой под сорок лет, мрачной и неразговорчивой, в толстых роговых очках; ещё бабушка Надя, совсем старенькая, сухонькая и весёлая, да взрослый уже Бенедиктов Николай. Остальные – человек двадцать – были дети: всех размеров и возрастов, включая, конечно, и моих давних знакомцев. Собирались в классе, после обеда, когда я в компании с Миланой, а иногда с Лорой и её недавно освободившимся из лагеря сыном Алексеем, приезжал в Ошколь после службы в Шахтах. Милана прикипела к деревне, подружилась с Марьяной и возила ей постоянно какие-то пакетики с одеждой. А Алексей, который готовился к конфирмации, готов был по два раза на дню слушать и проповедь, и занятия. Дети же наполняли общину жизнью. Жужжали, как пчёлы в улье, наизусть рассказывали Краткий Катехизис, отвечали на мои вопросы и задавали свои. Несколько человек, включая почти всех взрослых, были крещены в православной церкви, остальным предстояло принять крещение на Пасху, и я всё чаще задумывался – как быть? Как крестить детей, большинству из которых было уже двенадцать и больше лет, если их родители не в церкви? В конце концов, перед Страстной неделей, я решил собрать с родителей расписки: мол, так и так, мы не против того, чтобы наши дети были крещены в лютеранской церкви и стали прихожанами ошкольской общины; на том и порешили.
