Пока ехали домой, молчали. Молча съели оладьи, вдыхая их слегка подгоревший запах, словно пытались вытеснить из ноздрей кислятину Бенедиктовской избы. Потом Милана тихо сказала, глядя в темноту: «Как они так живут?» «А куда им деться? – отозвалась Лора. – У них разве есть выбор?» Я промолчал. Я знал, что Ошколь уже взял нас себе в заложники.
3.
Месяц спустя, уже в новом году, на православное Рождество, мы привезли в Ошколь наш детский праздничный концерт. Собрали детей из воскресной школы в Шахтах, заказали автобус на Сыринской автобазе и приехали. Тамара Петровна подготовила спортзал, что был по совместительству ещё и актовым, расставила стулья, собранные из всех классов, даже отгородила шторкой сцену. Народу пришло много, по случаю праздника взрослые были навеселе. Зал гудел, двигал стульями, а мы ждали начала. Дети бегали к шторке и заглядывали, наши – в зал, а ошкольские – из зала, за занавеску. Наконец, я вышел, рассказал о Рождестве, призвал к молитве. Все встали со стульев, кто-то даже опустился на колени, откашлялись, отсморкались в рукава, замолчали. Я замер. Мне хотелось так много сказать Богу, но, глядя на этих людей, я растерял все слова. Смотрел и молчал. Молчали и они. Кто-то сипло дышал, дети шмыгали носом и шушукались, колдовал в своей котельной Аяс, сообщая нам о себе стуком по трубам. Потом, когда молчание затянулось, я сказал просто: «Господь, ты знаешь этих людей. Ты для них пришёл в этот мир однажды. Для них умер и воскрес. Дай им веру. Пусть и они обретут смысл своей жизни и спасение. А детям дай будущее. Аминь». Кто-то в зале неуверенно хлопнул в ладоши, на него зашикали. Я объявил, что сейчас дети из шахтинской воскресной школы покажут рождественский спектакль, и все опять расселись по местам.
Наши дети старались, хотя частенько и забывали заученные слова. Анечка Лыскова, закутанная в покрывало, театрально закатывала глаза при виде картоннокрылого длинного Васьки Шахрая, доносящего до неё «благую весть»; картавый Коля Руликс старательно суфлировал из-за шторы, заглядывая в Библию; хор ангелов, состоящий из Дианы, Вари и Гали в белых простынях, готовился вступить с пением «Свят, свят, свят…», а пастухи были местными – двое Бенедиктовых, Надя и Костя, и две Тани, Марьясова и Сулекова, все мои давние знакомые, «русалки» с того памятного летнего купания в озере Ошколь. Картонных овечек, вырезанных и разрисованных Миланой, они держали подмышками, поправляли бороды и платки, завязанные на головах тюрбанами, и стучали по полу палками-посохами. В общем, всё прошло на ура, хотя Святой Лука был бы немало удивлен новаторскими решениями и отчаянной импровизацией его рождественской истории.
