Община родилась на Пасху, в апреле, когда пригрело деревню весеннее солнышко, вовсю запели птицы, запахло навозом и распустились из почек клейкие молодые листочки. Святой водой из тазика, что стоял в тот день на алтаре, полили молоденькую лиственницу в школьном дворике, и чай с Лориными плюшками, что мы пили в тот вечер, казался особенно вкусным и пах хакасскими травами и мёдом. Алексей терзал струны гитары, подбирая пасхальный гимн, дети болтали, расплёскивая чай и запихивая в себя бесконечные плюшки, Марьяна старалась не дышать и не смотреть в мою сторону, устыжённая своей несдержанностью – не утерпела-таки и выпила до службы. И только мрачная Лена, дочь бабушки Полины, смотрела в распахнутое окно и молчала, а потом развернулась к нам в минуту затишья и бросила: «Нельзя было забирать нас у него. Не велит он. А мы взяли и ушли…» «Кто «он»? – не поняла Лора, прерывая разговор с Марьяной. – Ты про кого это, Леночка? От кого вы ушли?» Бабка Полина, кряхтя, поднялась со стула, подошла к дочери, обняла её, повернулась к Лоре: «Да не обращай внимания, это она не в себе, у неё это бывает. Пойдём домой, доченька…» «Нет, мам, посидим ещё. Мало ли что он говорит? Мы же ушли от него, хоть и нельзя было».
«А давайте поиграем? – предложила Лора, прервав затянувшуюся паузу. – Напишем на листочках каждый своё желание, перемешаем и раздадим. И по очереди будем изображать это без слов, ну, как в игре «крокодильчики», знаете? Жестами там, мимикой. Дети могут написать, кем они хотят стать, ну а взрослые… Взрослые – просто, что они хотят». Все зашуршали бумагой и карандашами, насыпали бумажки в мою кепку, потом стали тянуть.
Круглолицая симпатичная Таня Марьясова («Я не Таня, я Тая, но называйте Таней, я уже привыкла») изображала парикмахера, это было легко, она же радостно ткнула пальчиком в дочку Тамары Петровны Соню: «Это твоё желание, я знаю!», и угадала. Соня долго и мучительно делала вид, что пишет у доски, поправляла воображаемые очки и опять писала, отходила, осматривала критично воображаемые записи, потом, повернувшись к нам, задирала бровки домиком: мол, что это? «Учительница?» «Писатель?» Но Соня упрямо крутила головой: «Нет!», и снова поправляла воображаемые очки и чиркала по доске воображаемым мелом. «Учёный?» – неуверенно предположил татуированный Алексей, отставляя в сторону гитару. «Да!» – закричала радостно Соня, кидаясь на шею опешившему Алексею. – Я думала, вы никогда не догадаетесь. Только вот… Я не знаю, кто это загадал». «Это я! – поднял руку маленький Костик Бенедиктов. – Учёным быть хорошо. Я закончу школу и пойду на учёного учиться. Буду жить в Москве, в большом доме, где вода в кране и туалет в доме, и буду всё-всё знать!» Все засмеялись, и Костик смутился, а я поспешил ему на помощь: «Что вы смеётесь? Если человек хочет, ставит цели, то так и будет. Бог даст, и станет Костик учёным. А что у тебя, Костя? Изображай!»
