Он понимает, что не готов к такому. Не может взять ответственность за свои желания и поступки. Не хочет рушить то, что уже имеет: странную дружбу между ними.
Решение приходит сразу. Оно самое логичное и правильное из всех, что пробираются в голову, поэтому приходится действовать очень быстро.
Снова комкает и забрасывает платье под кровать, на тот случай, если её бабушка встанет первой и решит зайти в комнату. Быстро надевает кроссовки и накидывает куртку, выдвигает слегка поскрипывающую щеколду на раме, чтобы открыть окно. Воровато оглядывается назад, на кровать, но не сомневается в этот момент, скорее чувствует сожаление о том, что всё вышло именно так.
На стоящем рядом с подоконником столе мельком замечает заколку в виде голубого бантика, дополнявшую вчера её костюм, нерешительно тянет за ней ладонь, отгоняя голос совести куда подальше. В конце концов, он уже забрал кое-что ему не предназначавшееся, так есть ли смысл останавливаться теперь?
Из окна он буквально выпрыгивает, торопясь и мандражируя, потратив время только на то, чтобы максимально прикрыть за собой рамы и не пустить по комнате сквозняк.
Идти до дома недалеко, ему нет смысла торопиться. Утро серое и хмурое, вопреки ожиданиям холод совсем не унимает ощущение распространяющегося по венам пожара. Ладонь в кармане куртки со всей силы сжимает заколку, так, что железные зубья больно впиваются в кожу, пока не прорывают её до крови.
Он сидит, вальяжно откинувшись на спинку кровати. Пальцы медленно проводят по краю покрывала, откидывают его в сторону, открывая взгляду светлый пододеяльник, сквозь тонкую ткань которого просвечивает старое шерстяное одеяло.
Оно действительно оказывается голубого цвета, и на его губах тут же возникает ехидная усмешка.
Значит, было.
Эта игра продолжается больше месяца.
Днём он вслушивается в её голос и неизменно находит в нём все те интонации, что кажутся особенно будоражащими. Волнение и страх — как тогда. В моменты, когда что-то не получается, она уже не говорит, жалобно пищит, как потерявшийся котёнок, а он старается держать себя в руках, ведь знает: вспомнит сейчас тот приглушённый жалобный стон и по телу пройдёт дрожь от нарастающего возбуждения.
Днём он ненароком задевает её волосы. Касается спины, чтобы обратить на себя внимание. Поправляет постоянно выбивающиеся из наспех сделанной причёски пряди. Пропускает между пальцами мягкий шёлк и облизывается часто, нервно. Искусывает губы до крови.
