— Как ты? — выдохнула я.
Мне, если честно, было уже безразлично, что он скажет, и как прошло его время вне дома. Я хотела перейти сразу к нужной теме, тем более мы с ним практически и не разговаривали ни о чём другом, кроме того, какая я плохая, и что денег вновь не осталось. Вторая тема проскальзывала даже реже, чем первая.
— Что ты ему рассказала? — он усмехнулся, глядя на то, как я накладываю ему поесть.
Я нахмурилась, взяла ложку с подставки и положила её рядом с исходящей паром тарелки.
— Кому? — сделала вид, что не поняла я.
О ком ещё он мог говорить? Артём, конечно. Вот только совсем неясно, что я могла ему рассказать. Я даже об их с братцем делах ничего не знала, чтобы проговориться или раскрыть какие-нибудь тайны.
— Идиотка, — прошипел он, — молчать не пробовала? Ты смотри — я спокойный, Вадим тебе язык обещал отрезать чуть что.
Я напряженно сглотнула, понимая, что шутить или угрожать попусту мне никто не стал бы.
— Я ничего никому не рассказывала, — честно сообщила ему.
Его глаза бегали, рука так и не обратилась к ложке, а пальцы постукивали по столу. Я стояла со скрещёнными на груди руками и пыталась придумать, как подвести его к нужному мне разговору. Напрямик с ним не прокатывало — он просто начнёт орать, тогда добьёшься от него ровным счётом ничего. Так хоть шанс должен появиться.
— Когда ты крутилась вокруг него, — он усмехнулся с долей жестокости во взгляде, — он не упоминал на кого именно капает? На меня или на Вадима?
Его прямой колючий взгляд был на моём бледнеющем лице. Я даже своё имя практически забыла, не то что говорил Артём тогда. Потому и мотнула головой в отрицании.
— Ещё бы он такой дебилке что-то рассказал, — он даже не стал скрывать от меня собственный смех, — и даже если бы сказал, то ты кроме своих пелёнок в голове ничего не удержишь. Спасибо и на этом, иначе дочери у тебя бы уже не было.
Я сжалась, боясь вздохнуть не так, как скажет он. В этом и была причина — он напоминал о ней достаточно часто. Собирался и сейчас, а я даже слышать не могла, настолько страшно мне было это осознавать.
— Помнишь же, что сделай ты шаг против, и я её заберу? — он был льстив к своим же словам и ехиден так, что яд его слов пробирал до костей, — ты и сейчас можешь бежать к своему менту, дочь только оставь. Ты её точно тогда не увидишь.
Он прыснул и начал есть. Я же осталась стоять у невероятно сквозящего окна, осознавая, что он прав. Со связями его брата он выиграет любой суд, отомстит мне и заберёт ребенка. Я же хотела жить, в равной степени дорожа жизнью и собственной дочерью. Сонечкой даже больше — и мама права, я никогда бы не выбрала подобную жизнь для неё. Я и не выбирала. Передо мной стоял жёсткий ультиматум: или с ней и в браке с ним, или без неё, но с той самой «свободой». Самым жестоким днём я считала не тот, когда мы встретились с Никитой, а тот, в который я сглупила, решив, что моему ребенку нужен такой отец.
