Надежда посмотрела удостоверение и передала его Спирину.
— Нам срочно нужны две лошади с подводами, господин староста, — сказал Спирин.
Надежда перевела.
— Понял, — что-то соображая, с готовностью ответил староста. И лицо его расплылось в виноватой улыбке.
Наступила пауза.
— Только вот ведь какая беда, срочно никак не получится, — продолжал он.
— Что значит «никак»? — спросила Мороз.
— Попозднее будут кони.
Мороз перевела. Спирин сердито выругался и заговорил о том, что старый негодяй, очевидно, думает, что они дураки и поедут из деревни на ночь глядя, чтобы партизанам было удобней расправиться с нами. Или, может быть, он хочет, чтобы его самого сейчас же объявили саботажником?
Мороз перевела все старосте слово в слово. Стецков рухнул на колени как подрубленный.
— Бог с вами, господа немецкие! Какой я саботаж-лик? — залепетал он. — Какого я вам зла хочу? Я в том смысле объясняю, что у нас во всей деревне две лошади остались. И на тех как раз уехали на операцию против партизан.
— Кто уехал? — спросила Мороз.
— Известно кто, сыновья мои: Василий и Николай, — вытирая рукавом выступивший на лбу пот, объяснил староста.
— Они служат? — спросил Спирин.
— С сорок первого года служат, господин офицер, — сообщил Стецков.
— Не врешь?
— Как можно, господин офицер. Васька, который помоложе, еще в июле дезертировал из ихней армии. А Николай— как раз в конце мая вернулся из заключения. Десять лет у них, у иродов, просидел за поджог колхозной фермы. Ну, конечно, как полагается, до вашего прихода пришлось им в подполе хорониться. А как ваши пришли, так мы все трое к вам на службу и поступили.
В горницу вошла хозяйка. В одной руке она держала большую бутыль с мутноватой жидкостью. В другой глубокое блюдо с солеными грибами. И то и другое, не глядя ни на разведчиков, ни на мужа, она быстро поставила на стол и снова вышла. Стецков на какой-то момент замолчал. А потом продолжал, повторив:
— Как ваша власть немецкая, господин офицер, установилась, мы, значит, сразу же изъявили добровольное желание с ней сотрудничать. Потому что с той, Советской властью я с самого что ни на есть ее первого дня воюю. А вы говорите — саботажник! — с обидой проговорил он.
Мороз перевела. И посмотрела на разведчиков. Раммо курил и пристально смотрел на раскрасневшееся лицо старосты. Птахин и Бритиков делали вид, будто эта история их занимает мало. А Журба барабанил пальцами по столу, и на щеках у него выступили пунцовые пятна.
