Мальчика никто не замечал. Мужчины, настороженные, серьезные, шагали к выходу, молчали и лишь переглядывались изредка, полностью уверенные в том, что дети находятся под защитой оставшихся.
Двери распахнул Альберт — он, с тех пор, как начал жить в Нормонде, ощущал себя едва ли ни его полновластным хозяином (хотя и признавал таковым Эрика), и старательно берег замок от неприятных визитеров. Остальные остановились за его спиной, аккуратно выглядывая. Адриан, затаившись возле балюстрад, вытянул шею, пытаясь понять, что происходит.
Картина, представшая их взглядам, впечатляла, забавляла и изумляла одновременно, заставляя цепенеть в недоумении, и думать лишь о том, как реагировать на это.
Прямо перед дверями замка полулежал, развалившись на явно специально призванном сюда шезлонге, Чеслав. Оборотень все еще был покрыт ранами, уже заживающими, уже больше похожими на шрамы, но все еще жутковатыми; казался излишне бледным для здорового человека, да и вообще выглядел довольно слабым, но валялся на шезлонге с видом такой безукоризненной наглости, что даже беспокоить его было как-то неловко.
Адриан, видя, чувствуя, что угрозы никакой вроде бы не наблюдается, да и не планируется, осторожно подошел ближе, на свой страх и риск замирая за спинами родных.
— Что ты здесь делаешь? — голос первым подал все-таки великий мастер, не желая позволять какому-то «псу без роду и племени» трепать ему нервы.
Упомянутый пес, безмятежно улыбнувшись ясному морозному небу, неспешно поднял голову, устремляя на него ленивый взгляд. За ленью в желтых глазах угадывалась колючая искорка насмешки.
— Разве я тебе мешаю? — вопросом на вопрос ответил он, — Я не подражаю тебе, мастер, не бойся — стучать в дверь и вызывать на бой я не планирую. Я пришел просто отдохнуть, восстановить силы… Разве это преступление?
— Возле нашего замка? — Винсент криво ухмыльнулся, скрещивая руки на груди, — Да, Чес, это преступление, самое тяжкое преступление! Даже и не знаю, какое наказание…
— Может быть, каторга? — желтые глаза чуть блеснули; насмешка в них стала более заметна. Хранитель памяти, терпеть не могущий напоминаний о горьком времени своей жизни, помрачнел и отвел взгляд. Что сказать он пока не знал, да и в мыслях его неожиданно возник другой вопрос.
— Что же сделает тебя счастливым… — пробормотал мужчина, не слишком отдавая себе отчет в том, что произносит. Оборотень заинтересованно приподнял левую бровь.
— Ты хочешь мне счастья? Увы, для этого тебе придется умереть, Венсен, а на это ты, боюсь, не пойдешь. Но причины мне любопытны, даже очень. Ну же, скажи, с чего вдруг такой альтруизм?
