Хуан видел лишь одного. Он яростно пришпорил жеребца и бросился в гущу толпы, заставляя людей отскакивать вправо и влево, между тем его острый клинок вращался, подобно косе. Дон Диего развернул свою лошадь. Меч его обнажился, поблескивая в золотистом лунном свете. Усмешка искривила чувственные, безжалостные губы.
— Ohé! — вскричал он. — Что бы это значило? Клянусь сатаной, этот человек здесь один!
Хуан не бросал в ответ обвинения. Он рубил и колол. Он разделывался с доном Диего. Внезапно его лошадь упала, пораженная ударом в живот. Животное пронзительно закричало, словно человек. Хуан успел спрыгнуть, по-кошачьи приземлившись на ноги. Он бросился на своего противника, не обращая внимания на окружавшую его свору. Своим острым мечом он смог пробить защиту дона Диего. Острие рассекло бородатую щеку. Брызнула кровь, когда всадник откинулся назад.
Затем сильные руки схватили Хуана. Он споткнулся и упал. Меч у него вырвали. Он бешенно боролся, в гневном молчании, но безуспешно. Через несколько мгновений его связали и бросили, беспомощного, к ногам Волка. Разбойники образовали кольцо вокруг этой пары. Дон Диего зажимал рану у себя на лице. Даже тени эмоций не читалось в его безжалостных голубых глазах.
— Кто ты? — требовательно спросил он.
Хуан ничего не ответил. Лишь бросил ненавидящий взгляд, и все. Человек в доспехах рассмеялся.
— Впрочем, ни к чему вопросы. Мы нажили много врагов в Мексике, и это, похоже, один из них. — Похожим на обрубок пальцем, дон Диего провел по ране, нанесенной Хуаном. — И все же он пустил мне кровь. Никто не оставался в живых после подобного. — Волк пренебрежительно рассмеялся. — На войне важна удача, мой друг. Ты рискнул и проиграл. Теперь ты должен расплатиться — и твой платеж не оставит тебя ни с чем.
Он повернулся и окинул взглядом широкие просторы мексиканской равнины, бледной и призрачной в лунном свете, усеянной чапаралем[11] и кактусами, чьм отростки напоминали длинные темные руки.
— Ладно, — задумчиво произнес он. — Насколько я помню, в этой тыкве у нас мед. Пабло!
Невысокий смуглый мужчина с лицом, изрытым оспой, вышел вперед.
— Si?[12]
— Давай муравейник.
Больше слов не потребовалось, ибо душегубы дона Диего были хорошо обучены своей жестокой работе. Волк с улыбкой наблюдал, как с Хуана снимают одежду и намазывают его тело медом. А когда юношу усаживали на муравейник, в ночи прозвучал его тихий смех.
Кровь его древних предков проявилась сейчас в Хуане. Каменно-твердое лицо застыло в маске презрительной невозмутимости. Только один раз он заговорил, когда дон Диего вскочил на спину своей лошади.
