Сейчас, обмыслив новость, Федор Федорович обрадованно шептал в свалявшуюся бороду: «Это он правильно надумал, и на одном „ура“ далеко не уедешь, не та война… Так, так! У какого русского, с тем же святым Невским да с Кутузовым, для боя душа не воспарит!»
Хорошо думалось Корневу. Он и себя к войне, к полководцам как-то причел. А причел, и собственное свое назначение разом увидел. Так оно теперь, по легкой ночной мысли, выходило, что топай ты, Федор, в район к военному комиссару: года не вышли, на фронт желаю!
Успокоенный во всем, наконец Федор Федорович закрыл глаза.
6
И вот они стояли рядом и не знали, что сказать друг другу. А каждый ждал настоящего часа — все последние дни только и жил томительным ожиданием этой встречи.
Раманов шел к тополю со смешанным чувством, в котором открытая радость перемежалась с давней, затаенной горечью.
Ревность к Геннадию, жгучая ревность к мужу Петлиной, все еще мучила его самолюбие.
Он ждал, он уверился даже, что женщина опять кинется к нему с ласками и повторится то, бывшее в сосняке… По-мужски польщенный, Романов, однако, заранее не принимал, мысленно оскорблялся этим ее порывом, в котором не виделось чистоты, а было лишь желание женщины заглушить в нем старую горечь ревности и обиды. И потому, с тайным злорадством, приготовил он для нее жестокие, обидные слова: «Ну, с чего же мы начнем любовь теперь… С постели?!»
…Луна выкатилась из-за бегущих облаков, голубая, холодная, осветила стройный осенний тополь. Большие глаза Петлиной казались черными, бездонными, они таили в себе мудрое спокойствие женщины, и Тихон робел, глядя в них.
Нина понимала состояние Романова, давно переживала за него, ее бледные влажные губы мучились в страдальческой улыбке. И Тихон поднялся над собой, тоже понял ее. Теперь его переполняла жалость к женщине. В глубине сознания вдруг нашлись хорошие, спасительные для обоих слова, те слова, которые все разрешали и которые наверняка Нина сказала бы ему: «Было у нас не постельное. Помнишь?!»
Как не помнить всю чистую, бесхитростную любовь к ней!
Романов обнял женщину за плечи и замер от того восторга, который переполнял его и который уже связал их прошлое с нынешним.
Нина беззвучно плакала и не вытирала слез.
А Тихону хотелось бесконечно утешать ее, говорить какие-то ласковые слова — это он виноват в том, что до конца не поверил в свою любовь, упустил свое счастье. Но теперь все будет у них хорошо, отныне они навсегда рядом…
