— Такой надежей ты был у меня, Никифор Яковлевич… Директор сплавконторы дважды просил: дай на пятую Бекасова — лучший-де лоцман на Чулыме! Дал я лучшего, а вышло что?!
Бекасов стянул с головы кепку, смял ее в грязных ладонях.
— Чиста беда с этой пятой… Перво, сели на Семеновском перекате, после — на Тунгусском песке. Два раза плотили наново. А что сделаешь! Наботела береза, больше некуда водой напиталась… После Тунгусского обнадежились, думали, что дотянем до рейда сплавконторы, сдадим лес на погрузку. Вот тебе и дотянули… до Боровой. Опять на прико-ол!
— А по чьей вине?! — вскинул руки Тихон, сознавая, однако, что в рассказе лоцмана все правда. Ему ли, Романову, не знать… Весенний паводок был низкий, Чулым осел в берегах рано. К середине лета пески выступили даже у яров — не бывало такого! Двести километров ползла самосплавом мата узкими речными вилюжинами. Как тут не намокнуть березе!
— Тихон Иванович… — тоненьким, взвинченным голоском вмешался в разговор Пайгин. — Дозволь встрену! — Мужичок даже на короткие ноги вскочил и руки растопырил. — Пятнадцать лет эти маты по Чулыму гоняем с Никифором и всегда в полном доверии… Да не случалось такого году, с такой-от низкой водой. Вот что, Тихон Иванович… Ты худое в голове и малостью не держи. Ты глянь-ка на нас, от безделья так не тошшают. Да нам домой стыд казаться. Ни день, ни ночь покоя не знали, как каторжны работали!
Начальник опять сбился с шага, неловко, боком, присел к столу. Охватил руками голову, крепко потер пальцами виски. Устало вздохнул.
— Ладно. Не тот час, чтобы воду в ступе толочь. Ты, Никифор, докладную напиши, все изложи форменным порядком. Найдутся повыше товарищи, спросят за мату. Шутка ли… авиаберезу военному заводу задерживаем! Ну, а как вы с хлебом-то на воде? Давно кончился?
— Три последних дня и крошки во рту не держали. Сам плотогонничал, знаешь, жуется на реке не по военной нормочке…
Тихон достал из ящика стола отрезок хлебной карточки.
— Держи, Яковлевич! Тут всем шестерым. А масла, сахару, чего другого — этого свыше законного пока дать не могу, не взыщите.
Бекасов поднялся с дивана, бережно зажал грубой черной ладонью легкий хлебный листок, поднял усталые глаза.
— Спасибо, Иваныч, и на этом. Ты, однако, на сёдни передых дай. Заросли, так мы завонялись, что самим себе тошные.
— Как же! — опять высоко подхватил Пайгин. — Кабы летай жары стояли — в воду бы курялись! Холодно стало.
— Отдыхайте, пожалуй! — кивнул Романов и тут же остановил Бекасова. На листке ученической тетради начальник быстро, размашисто написал:
