— Бытует у нас пословица… — Никольская поправила волосы и улыбнулась Дарье Семикиной — та заслоняла учительницу от ветра. — Глаза боятся, а руки делают… Вот и сделали, управились руки, да как! На двенадцать дней раньше срока отправляем мату!
— Это один горюет, а семья-то воюет! — пробасил Андрюха. Широко расставив ноги в высоких броднях, мужик стоял на самой бровке яра настоящим богатырем. Широкое лицо его, в черном кружеве бороды, отливало старой красной медью.
— Хорошо, геройски воюем, что на фронте, что здесь, в тылу! — обрадованно подхватила Никольская, вскинула руку с двумя листками бумаги. — Райисполком и Иванов телеграммы прислали — весь Чулым следил за вашей работой. Благодарят, от всех спасибо! Товарищи! Каждый праздник мы с кумачом… А сегодня настоящий праздник труда. Березе нашей рекой плыть — это вроде как улицей, мимо поселков, мимо деревень. Пускай люди смотрят и греют сердца силой нашего советского флага, верой в победу! Держи, Никифор Яковлевич. И этот вымпел прими. Он — наша, рабочая эстафета тем, кто самолеты строит. Передай Иванову, чтобы в Новосибирск, на завод, отправил!
Старый лоцман — подстриженный, чисто выбритый, подтянутый в этот важный для него день, с бережью принял флаг и вымпел. Поднял светлые голубые глаза:
— Сполню, товарищи, передам. А за мату не беспокойтесь, мату доведем до рейда сплавконторы в полной целости!
У начальника сплавучастка к рабочим свои слова:
— Сегодня, завтра и послезавтра — выходной! Вот-вот… У одних картошка не вся выкопана, другим — дровишки поширкать, обутки, одежину залатать… А после отгулов опять же на реку — шестую мату кончать!
— Снова да ладом… — в голосе Кимяева Романов уловил и торжество, и веселую готовность сейчас же шагать к запани, что ярко светилась на солнце приглушенной желтизной сосновых лесин.
— Снова и снова, други… — Тихон рубанул ладонью воздух. — До самой Победы!
Вокруг учительницы суматошились, кто-то из женщин бережно тормошил ее, кто-то из мужиков пожимал руки. Она выбралась из людской толчеи и увидела Корнева.
Никольской было что сказать Федору Федоровичу, и она подошла к нему:
— Тебе, Федор, особое спасибо! А согласись, ты ведь не только лодки колотил, но и из себя кое-что выколачивал… Заходи чаевничать. Жду…
К толпе рабочих спускался с яра Белобородов, и учительница тотчас увидела его. Радист был в бобриковой тужурке и шапке.
Начальник опередил Никольскую, почти закричал:
— Николай Васильевич! Труби Иванову: кончили с матой, кончили-и-и! Сам, сам сочиняй телеграмму!
