…Три лодки одновременно отвалили от Боровой и повернули на другую сторону Чулыма. Впереди плыли кимяевцы, следом податливо гребли веслами другие мужики — плотогоны, в последней лодке сидели Романов, Швора, Андрюха и Логачев.
На берегу задвигались, опять зашумели. Все, кто провожал лодки, заторопились за поселок, к такелажному складу. Слишком уж много было отдано пятой… И стала она для сплавщиков чем-то большим, нежели тысяча кубометров отборной сибирской березы. Будто нечто самое дорогое и от них самих в этой мате осталось…
От такелажного все видно. По сосновому накатнику, что лежал поверх затопленной березы, бегали туда-сюда Бекасов и Пайгин, засуетились у ворота с грузами и у причальных тросов другие плотогоны.
Романов стоял на головке и громко, отрывисто выкрикивал слова команд. Теперь он еще раз оценил то, как умело выбрал Швора место для формировки маты. Ее передняя часть обрезалась чуть выше Соковой заводи, и сейчас, когда мату освободили от натяжения береговых тросов, сильная стрежевая струя сразу потянула ее на солнечную середину реки.
Над тесовой избушкой, что стояла на головке, заплескалось на ветру красное полотнище.
И тут же грянуло с берега:
— Ура-а!
6
По дому у Романова все переделано, и не знал он, чем занять себя в этот последний выходной день.
А день тянулся долго. После обеда без всякой надобности начальник пошел в конторку.
Только перебрал на столе бумажки, тут и шаги по крыльцу.
— Мы как сговорились… — Тихон был рад приходу Никольской. Присаживайтесь, Олимпиада Степановна! Отправили мату, и вот, будто потерял что, — места себе никак не найду. Давайте поскучаем вместе. А может, у вас дело какое?
Учительница сидела на деревянном диванчике какая-то грустная, с тихой печалью в глубоких серых глазах.
Она и отозвалась-то не сразу.
— Нет, пожалуй… Просто так забрела. Иду берегом, вижу — сидишь…
Ушла Никольская с той, принесенной грустинкой в глазах. И грустинку эту опять-таки заметил Тихон.
«Что это с ней?» — обеспокоился он. Ему вдруг стало нехорошо, как-то одиноко и безотчетно тревожно. И уже не сиделось в конторке. Смахнул бумаги в ящик стола и вышел на улицу.
По раздолью Чулыма насвистывал ветер, кидался на песчаные срезы крутых берегов, обрывал сухую желтизну усталых сентябрьских лесов. Только лента бора за поселком дразнила осень пронзительной зеленью своих вековых сосен.
Проглядывало солнце, пятнало Причулымье светлыми круговинами. Бегущие облака тут же смывали их неслышным ливнем серых холодных теней, но солнце снова и снова веселило землю.
