От «девятнадцатого февраля» к «первому марта» (Очерки по истории народничества) | страница 38
С полной ясностью взгляд «Современника» на особенности русской жизни был высказан в сентябрьской книжке за 1865 г. Здесь был помещен перевод знаменитой речи Лассаля «Об особенной связи современного исторического периода с идеей рабочего сословия». Переводу было предпослано предисловие, в котором редакция выражала полную солидарность со взглядами Лассаля и высказывалась о применимости их к русской действительности.
«Нет сомнения, – читаем мы в этом предисловии, – что историческое явление Западной Европы, объясненное Лассалем, простирается и на нашу собственную жизнь. При всем несходстве внешних факторов, при всем различии государственных форм, мы чувствуем, что и в нашей жизни происходит нечто аналогическое, что в развитии нашей общественной и экономической жизни в настоящее время последовательно выступает на сцену то же четвертое сословие, та же народная масса, ожидающая своей очереди воспользоваться общественными правами и благами цивилизации. В этом убеждают и общественные факты и нравственное сознание, которого не могут скрыть даже люди, наименее склонные увлекаться народным интересом».
Надо ли, однако, нам повторить те фазисы, которые проходила Европа и после которых она пришла к рабочему вопросу? – спрашивает автор предисловия – и так отвечает:
«Освобождение крестьян у нас еще такой недавний факт, что по формуле Лассаля можно было бы полагать, что для нас теперь только наступает переход от землевладельческого феодального периода к периоду буржуазной собственности, но на деле для нашего общества идет вопрос о вступлении в тот же период, который для западного общества Лассаль определяет господством идеи рабочего сословия. Наше общество не представляет никаких ни дворянских, ни буржуазных действительных принципов, которые имели бы право занять первенствующее место в общественных и политических отношениях; и единственная дорога, которая остается русскому обществу, это – стремление к равноправности сословий, тем более удобной, что она, говорят, существовала уже и в древней России. Наше дворянство выродилось политически раньше, чем успело играть какую-нибудь самостоятельную роль; если уже теперь в земском самоуправлении другие сословия стоят наряду с ним, то на будущее время не предвидится, конечно, никаких резонов оставлять за ним прежнюю привилегию. Таким образом за ним остается только воспоминание его феодального, т.е. крепостного и служилого значения. И хотя у нас все еще продолжается брожение, дворянство стремится сохранить привилегированное положение, хотя в общественной жизни продолжают действовать учреждения с дворянским или буржуазным характером, часто перенятые из буржуазной цивилизации Европы, – но все эти элементы не представляют, однако, никакой действительной силы, которая бы давала им какое-нибудь исключительное право руководства и обещала от них особенно благотворное влияние на жизнь государства. Напротив, все сильнее оказывается необходимость освобождения труда, которое одно в состоянии развить всю производительность народных сил и исправить ущерб, нанесенный народу и государству прежним господством привилегии»