— Стой! — скомандовал старший солдат. Оба остановились и сняли винтовки. Остановился и ходяка, опершись на палку. Он бросал вокруг себя хмурые, безучастные взгляды.
Из предбанника вышли все, кто там был, и подступили поближе.
— Человека вам привели, если признаете своим,— сказал мордастый и улыбнулся.
— Нам? Разве он наш? — удивился дед Тодор.— Что-то не знаю такого...
Ходяка переступил с ноги на ногу, хлопнул убогими лаптиками, ударил палкой о землю, как-то странно задвигал усами, словно таракан на стене, глянул на всех из-под мохнатых бровей и опустил голову.
— В бумагах он пишется Янка Непомнящий... И заявляет, что родом из вашего села,— уточнил старый солдат.
— Нет, не знаю такого...— испуганно пробормотал дед Тодор.
— Пойдем к старосте, ежели так,— сказал старший, и мордастый тоже взял винтовку на плечо. Ходяка засунул палку под мышку, втянул голову в плечи и молча пошел между ними дальше.
Тем временем из хат выходили мужики, бабы, дети. Они обступали несчастного и глазели на него, как на затравленного волка.
Когда подошли к хате Левона, ходяка вдруг остановился.
— Ну что? — спросил солдат. Все, кто шел следом, тоже остановились.
— А вот тут прежде стояла корчомка. Еська водкой торговал.
— А и правда стояла тут корчма...— очень удивился дед Тодор и покачал головой.— Стояла, стояла... знаем.
Пошли дальше.
***
В старостову хату, на необычное для тихой деревенской жизни собрание, набилось полно людей.
Старики расселись на широких скамейках и молча думали каждый о своем. Те, что были помоложе, толпились у порога, а дети, раскрыв рты, с любопытством смотрели на ходяку и нетерпеливо подталкивали друг дружку вперед.
Ходяка опустился на колченогую скамеечку и смотрел на все безразличным взглядом. По сторонам сели солдаты.
— Так я ему и поверил! — говорил, не глядя на ходяку, высокий рыжий Остап, работавший когда-то на шахтах и немало повидавший на своем веку.— И как тут поверишь, если они, такие, всю жизнь свою бродяжничают. В Сибири говорит, что из нашего села; не примем мы к себе, начальнику скажет, что со Смоленщины, назовет какую-нибудь знакомую деревню, откуда родом его товарищ или сам в ней когда-либо бывал. А на Смоленщине будет говорить, что с Минщины. Вот так и таскают на казенных хлебах... Да не жить мне на этом свете, если он из нашего села. Вот и думайте, мужички, принять его или не принять.
Солдаты курили, мужики курили. Сизый дым облаком висел у потолка, першил в горле. Ходяка тоже закурил. Глотнул дыма и тут же надрывно закашлялся, хватаясь обеими руками за впалую грудь. В легких его хрипело, словно в кузнечном меху.
