Ребятишки повскакали и унеслись в класс. Я поднялся с полу и стал стряхивать пыль с пиджака. Все во мне негодовало. Я взял кочергу и вошел в класс. Я, видно, был страшен для ребят, потому что они шумно поднялись и похватали сумки.
Я не видел на их лицах ни ехидства, ни ликования — они стояли передо мной красные и употевшие и виновато швыркали носами. Я отбросил кочергу и повалился на стул, простонав:
— За что вы! А! За что так?
Когда я поднял голову, в классе не было никого. Я отомкнул учительскую каморку. Вздрагивающей рукой написал:
«Дорогой Семен Семенович! Не ругайте меня шибко. Не гож я на ваше дело. Тут вам расскажут, как все вышло. Подвел я вас, извините. Я в город подался. До свидания!»
Мне надо было домой зайти непременно. Я нашел предлог: починить рукав.
— Кто тебя так укатал? — устало и без интереса спросила мать.
Невестка к зеркалу отвернулась и шпильку в рот взяла, наверное, затем, чтобы удержаться от смеха. Я подошел к ней и повернул к себе.
— Ты подговорила?
Мы никогда так близко не глядели друг другу в глаза. Она не выдержала взгляда и отвернулась.
Я сам кое-как залатал пиджак, оделся и сказал матери:
— В город я.
— Навовсем? — спросила она.
Я не ответил. Я шел по реке к станции. На горке я оглянулся, прощаясь с родным селом...
Я не знал тогда, что боли забываются.
