— Антон–Антон, — она подпирает щеку кулаком, — ты неправильный мужик.
Точно! Вспомнил!
Жена Мишки — моего бывшего лучшего друга, с которым когда–то вместе учились и даже одно время вместе работали. Пока Мишка не нашел себе «не очень чистый, но хороший заработок», не стал Михаилом Ивановичем и не высрал мне на голову «правду жизни» о том, что надо брать, когда дают, а не выебываться, как я.
— Марина, — словно понимая мое замешательство, напоминает свое имя женщина.
— В последний раз виделись… На твоей днюхе.
Помню, да, пять лет назад, когда я решил красиво распечатать тридцатник, и мы гудели два дня. Только тогда у Марины были длинные светлые волосы, улыбка до ушей и полное неприятие алкоголя. А сейчас нет ни улыбки, ни волос — только ярко–рыжая очень странная стрижка, с которой она похожа на молодящуюся блядь, а не на жену успешного крутыша.
Видимо, я слишком долго и слишком «громко» ее рассматриваю, потому что Марина дергает себя за рыжую прядь и пожимает плечами.
— Михаил Иванович захотел разнообразия, — старательно изображает уважительный тон, правда, алкоголь здесь явно лишний. — Только не сказал, что все равно даст мне пинком под зад.
— Помиритесь, — пытаюсь быть немного вежливым.
Она выпячивает безымянный палец в том самом жесте и тычет его мне под нос. Кольца нет, значит, развелись.
— Давно?
Марина хватает меня за руку, выворачивает запястье так, чтобы смотреть на часы, снова пьяно смеется и говорит:
— Два часа назад. Не видишь, что ли, я праздную свободу?
Даже не знаю, что сказать. У меня хроническое неприятие пьяных женщин, потому что на моем веку ни одна пьяная женщина не становилась ни милой, ни озорной, ни раскрепощенной. Они все начинали материться, пускать сопли и слюни и обязательно ломали все, до чего дотягивались. Так что от Марины лучше избавиться прямо сейчас.
— Давай я тебе такси вызову, и ты поедешь праздновать домой? — предлагаю в лоб. Ходить вокруг да около не собираюсь, потому что это не моя женщина и вообще — чего ради, собственно? — По–моему, ты уже наебенилась достаточно.
— А вот и нет. — Она не обижается. — У меня вот такая, — очень широко разводит руки, чуть не сбивая со стола стеклянный кувшин с соусом, — душевная рана, и туда влезет много. Еще бутылка вина точно.
— Не со мной, сорян.
— Ну и хер с тобой.
Она сама зовет официанта и на удивление внятно просит принести ей красного вина и «че–то пожрать». Если бы села за другой стол, возможно, ее бы вежливо попросили уйти, но меня здесь хорошо знают, хозяину я когда–то крепко помог, так что он, как принято у гостеприимных кавказских народов, всегда рад видеть меня и моих гостей.
