У меня в кулаке ключ. Вернее, брелок в виде маленькой машинки с логотипом известного немецкого бренда.
Ну да, дочка совладельца «Меридиана» не будет водить старое американское ведро. Хоть мне в общем плевать — ездит она на «Порше» или на метро. Я бы перестал уважать себя, если бы выбирал женщину за ее материальные блага. Обеспечить семью я вполне в состоянии.
В салоне Очкарик стряхивает с себя шубу, забирается с ногами на пассажирское сиденье и отворачивается от меня к окну. Голову укладывает так, вроде собралась спать. Не удивлюсь, если правда через минуту отключится.
— Малыш, может, скажешь адрес?
Она вскидывается, виновато улыбается и снова покрывается румянцем. Теперь уже вся, до самых ушей. Называет улицу и дом.
Ну… как бы, ожидаемо.
Минут десять просто веду молча, даже музыку включать не хочется, потому что задним фоном за окнами снова метель и, если ничего не измениться, добираться в таких пробках нам минимум час, если не больше.
Йени первой нарушает наш необъявленный режим тишины.
— У нас в семье не принято говорить, что мы… в общем, неплохо живем.
— Я понял, — беззлобно улыбаюсь в ответ.
Я сам общаюсь с довольно обеспеченными людьми, некоторые из которых ворочают миллионами и совсем не в наших «деревянных». По некоторым так сходу и не сказать, что у них парочка дорогих тачек в гараже, купленных просто по приколу, а любовницы живут в элитных новостройках. Кичатся деньгами обычно те, у кого понты выше доходов. И я с такими товарищами предпочитаю выдерживать режим «нерукопожатых отношений».
— Все, что есть у моих родителей — папа заработал сам. Никого не обманывая, ничего не воруя. У него просто чутье, когда, как и сколько.
Она нарочно немного меняет голос, чтобы было понятно, что цитирует отца, а не говорит отсебятину.
— Я живу на то, что зарабатываю сама. Мне больше не нужно. А машина и квартира в Москве… Просто возможность изменить окружение.
Этот «Порше» я уже видел на парковке в доме, где она снимает квартиру.
Ну или это ее квартира. Одна из.
— Я правда снимаю ту квартиру, в которой живу, — снова виновато улыбается Очкарик. Я что ли вслух это произнес или ход моих мыслей настолько очевиден? — Родители купили квартиру, но мне хочется самой. Считай, что это тщеславие: хочу, чтобы родители мной гордились. Хотя бы в чем–то.
Пока мы стоим на перекресте, отвлекаюсь от дороги и поворачиваюсь к жене.
Ее голова лежит на спинке сиденья, от подтаявшего снега волосы стали немного влажными и смешно распушились. Мне не хватает на ней тех больших круглых очков. И улыбки тоже не хватает. И почему–то вспоминаю, как она в наушниках ходила их угла в угол, изредка чуть ли не пританцовывая и что–то бормоча себе под нос. И как потом с горящими глазами рассказывала, что у нее родилась идея для новой книги.
