Глава 2
Улица Вигданска, магазин Станковича
«Аллея сербов», как называли между собой американцы улицу Вигданска — единственное место в Урошеваце, где ещё жили компактно, словно в гетто, оставшиеся в городе сербские семьи — представляла собой тяжёлое зрелище. Разрушенные и сожжённые здания соседствовали с полуразрушенными, и вид последних был намного более гнетущим, чем если бы улица представляла собой одни руины. В таком доме, с виду обычном — ну разве что угол и крыша слегка просели да окна смотрели на мир, как слепцы, — жить было невозможно, особенно на виду у приближающейся балканской зимы. С перекошенными стенами и протекающими потолками в квартирах, часто без отопления, света и водопровода он напоминал подпиленное особым образом молодое дерево, которое с виду кажется здоровым, а на самом деле медленно умирает. Всё это придавало Урошевацу зловещий вид города-призрака.
Тем не менее даже сюда несколько раз в неделю возвращалась иллюзия мирной жизни. Все его жители, неважно какой национальности, в эти дни по вечерам надевали лучшее, что у них было, и выходили на корзо — традиционное гуляние. Сейчас это представляло собой обычную неспешную прогулку по усыпанным битым стеклом и кирпичной крошкой тротуарам. Там, где сербы ещё соседствовали с албанцами, улицы были чётко поделены: по левой стороне гуляли одни, по правой — другие. На проезжей части обычно находился броневик миротворцев, предпочитавший скромно маячить где-то на периферии зрения, но особой нужды в нём не было: городские улицы в это время становились чем-то вроде киплинговского водопоя, где сербы и албанцы, словно сговорившись, даже не смотрели в сторону друг друга. «Аллее» в этом смысле повезло: на местное корзо албанцы предпочитали не соваться. У всех ещё был свеж в памяти недавний случай (Стюарту рассказывал о нём вездесущий Фоксли), когда несколько заезжих попытались заговорить с приглянувшейся им сербской девушкой. Тогда американскому патрулю пришлось даже стрелять в воздух, чтобы успокоить толпу, чуть было не устроившую самосуд.
Вид нарядных людей, медленно прогуливающихся по обоим тротуарам и будто смакующих каждый шаг, так резко контрастировал с развалинами, что Стюарту каждый раз казалось, будто он попал в какой-то ещё не описанный поэтом круг ада или на изощрённую в своём психологическом мазохизме вангоговскую прогулку заключённых с той разницей, что тюремным двором была вся улица. Хруст стекла и крошки, сплетавшийся с негромким, но быстрым мелодичным южнославянским говором, ещё более усугублял это ощущение. Битого стекла хватало всегда: не совавшиеся на это корзо албанцы в иное время не упускали случая пограбить и разрушить ещё что-нибудь, принадлежавшее сербам. Последним их подвигом стал располагавшийся в конце улицы магазин Станковича, возле которого, чуть отойдя от потока гуляющих, сейчас стояли двое. Одним из них был Драган — тот молодой серб, которого допрашивал капитан Миллер.
