Из раздевалки мы прошли по длинному коридору. У железных дверей все надели желтые и белые каски. Каска досталась и мне, мама сняла ее с щита у входа в цех. Я надела белую каску, и мама затянула ремешок. Хорошо, сказала мама, тебе, каской прическу не помнешь. Тугие французские косы с вплетенными в них розовыми гофрированными бантами тесно прилегали к голове, от них все чесалось и тянуло кожу. У меня было три набора лент — мягкие синие со времен маминой школы, белые праздничные и розовые. Розовые были для повседневной носки, они практически не мялись, а белые и синие банты нужно было гладить через марлю. Марля пахла теплой испаряющейся водой и ватой. В утренней тишине мама набирала воду в рот и распыляла ее над марлей. Так получалось только у нее, вода превращалась в мокрую медленную пыль и светилась белыми крапинками на фоне окна. Каску не снимай, строго наказала мама и вернула мне мой пластиковый пакет с розами. Входим в цех, сказала мама и что-то начала говорить, но я ее не услышала, потому что толстая открыла дверь, и шум завода вырвался, забрав с собой все: голоса, запахи, тяжесть тел. Все теперь принадлежало заводу. И мы были внутри него.
Я подняла голову и увидела, что все вокруг — и поручни, и оборудование и даже стены, были, как инеем, покрыты нежной желтой древесной пылью. Влажность, исходящая от древесины, делала воздух тяжелым и осязаемым. Все двигалось тут, даже маленькая щепочка под моими ногами трепыхалась от ветра, создаваемого неумолимым движением конвейерных лент. У всего вокруг было свое дыхание, мое дыхание перехватило от высоты, на которой располагалась кабина материной бригады. Ее мне показала толстая бригадирша. Она наклонилась к моему уху и громко закричала: вон, видишь, посередине коробка болтается? Нам туда! Я присмотрелась, кабина казалась крохотным коробком над высотой, она, казалось, держалась на тонкой проволоке. Я присмотрелась еще и увидела несколько других кабин. Все они были расположены на разной высоте парами друг против друга. Теперь я поняла значение материных слов, когда она говорила о тетках с параллельной линии. Поняла, куда шел Олег, чтобы передать свое сообщение.
К кабине мы поднимались по долгой пологой лестнице, которая на каждом уровне утыкалась в длинную площадку-переход. Все вертикальные поручни лестницы были укутаны древесной пылью, мама взяла меня за руку и наказала их не трогать, до перил я не доставала. От влажного воздуха одежда сразу отяжелела, стало зябко. На полпути я глянула вниз, пол цеха казался белым, и теперь я видела, как долго падал Олег, мне стало тяжело и сразу понятно, от чего у него разорвалось сердце. Оно у него разорвалось от невыносимого твердого страха. Мама потянула меня от края лестницы, и мы двинулись дальше. На последнем переходе женщины разделились на две группы, и нас осталось совсем мало.
