— Ну да, я забыла. Ты же ничего кроме «ы» не умеешь говорить…
Хомо молча продолжал заниматься делом.
— В таком случае еще раз спасибо за помощь, я пошла, — и Сапиенс стала продираться сквозь кусты в одном ей известном направлении.
Хомо вскочил на ноги, догнал ее и крепко схватил за руку.
— Пусти!
Сапиенс пыталась вырвать руку. Хомо посвистел. Она не отреагировала и лишь еще сильнее стала вырываться. Ну как же ей объяснить, что без него она не проживет в лесу и дня? Хомо схватил Сапиенс за вторую руку и сильно ее встряхнул. Сапиенс перестала дергаться и кричать и в ужасе посмотрела на него. Хомо указал на зверя, затем угрожающе (и причем весьма угрожающе) зарычал. Потом снова показал на тушу. Сапиенс продолжала стоять, не шелохнувшись. Хомо нетерпеливо поморщился и почти умоляюще посмотрел на зверя и на Сапиенс. В ее глазах постепенно исчезал смертельный испуг, и даже появилось нечто похожее на разумную реакцию.
— Я… поняла, — Сапиенс медленно кивнула. — Я все поняла.
Кивок, «поняла»… Хомо запоминал. У него была прекрасная память.
— Хомо!
Хомо обернулся. Сапиенс стояла возле зарослей высокой травы с фиолетово-малиновыми соцветиями. Он смотрел на нее против света и видел сияющий ореол волос и контур платья, идущий вниз от шеи по спине и ногам.
— Смотри, какая огромная! Такого не бывает в природе! У нее крылья сантиметров семь!
Хомо мимолетом посмотрел на бабочку, кивнул в знак того, что он обратил внимание, и сделал себе мысленно пометку спросить вечером, что такое сантиметры. Он еще раз скользнул взглядом по силуэту Сапиенс и пошел дальше прорубать проход сквозь заросли.
Они шли вместе уже четвертый месяц. Хомо добывал пищу, огонь, обустраивал ночлег, расчищал путь сквозь бурелом и завалы… Сапиенс говорила. Она рассказывала Хомо о том, что их окружало, давала растениям и животным имена, объясняла, почему встает солнце и убывает луна, идут дожди, гремит гром… Иногда она говорила о вещах, совершенно Хомо неизвестных и непонятных. Но он все равно расспрашивал, запоминал, а потом ночью обдумывал все это снова и снова, пока Сапиенс спала.
Сапиенс очень мало походила на соплеменниц Хомо. И, тем не менее, она была женщиной. Хомо был сильным мужчиной, многие дети в его племени были его детьми… Он прикасался к Сапиенс тогда — и только тогда, — когда это было необходимо, и старался как можно реже на нее смотреть.
— Думай, Хомо, думай…
Эту фразу Сапиенс всегда произносила с легким презрением в голосе, как будто способность Хомо думать все еще оставалась для нее под сомнением.
