Мда. Повозиться, конечно, придется… Но: назвался груздем, полезай в кузов. Главное — не увлечься и не утащить вообще все кровати. А то спать придется на полу.
Начнем. Я взялся за две спинки разом — и охнул. Или я ослаб или они чугунные… а, ну да. Чугунные.
Фронт работ сразу стал еще объемнее. Но, с другой стороны — за эту каторжную работенку мне обещали комнату, койку, душ, стирку и пожрать. И свой пожрать я уже получил, так что — за работу, товарищи!
* * *
Руки дрожали, ноги подгибались, но я брел по улице, остывая после кроватеносительного марафона. Потому что ложиться — и даже садиться — на кровать, застеленную чистым хрустящим бельем в своей грязно-пыльно-паутинной одежде мне было просто стыдно, а для того, чтобы ее постирать — нужно было первым делом помыться самому. Душ мне пообещали, да, и даже коричневый брусок хозяйственного мыла выделили, но горячую воду никто не обещал. А лезть под холодный душ распаренным — верная простуда. Вот и ходю, остываю…
Хорошо, здесь, однако.
Лето, теплый вечер, по прикидкам — уже почти десять вечера, белые ночи давно закончились[6], если вообще начинались, так что на улицах горят фонари. Прохожих немного, и они, по виду, тоже чинно гуляют. Много студентов, но пьяных, в пику старому анекдоту[7], не вижу. Здесь в окрестностях много студенческих общежитий, поэтому и такой процент молодежи. Вот и я, обломавшись в общежитии Института, быстро нашел свое счастье буквально на следующем варианте, в расположенном в старом здании общежитии какого-то техникума.
Ого! Знакомое место!
Я выбрел к забавной церквушке, полосатой, красно-белой, с пятью небольшими куполами — четыре по углам и пятый в центре. Я тебя помню! Ты — Чесменская церковь, построенная в честь победе в Чесменской битве. Я в свое время приезжал в Петербург, и поселился в гостинице «Экономичная»[8]. Просыпаюсь утром, открываю шторы, а за окнами вот эта веселенькая церковь — и кладбище[9]. Не совсем то, что я хотел бы обнаружить за окнами…
Так, погодите-ка…
Я развернулся. Значит, это длинное полуразваленное здание на перекрестке, мимо которого я прошел — не просто так развалина, а Чесменский дворец. Почему-то мне это показалось очень важным, была какая-то очень важная ассоциация с этим местом…
Не, не вспомнил.
* * *
Вечером, уже почти ночью, после того, как я вымылся сам до скрипа сам, потом постирал и развесил сушиться в бытовке абсолютно всю свою одежду и сейчас, завернувшись в полотенце, изображал римского сенатора, блаженно валяясь на кровати — кто не понимает этого блаженства, тот не ночевал две недели где попало, вплоть до лавочки в парке.
