— Сахаринка, в его сердце есть музыка, которую мы слышим, а каким он увидит самого себя, это интересно.
— Давай уйдем.
— Я хотел сослужить тебе службу по дружбе. Тебе уже не важно, о чем пойдет разговор?
— Нет.
— Он перестал быть тебе интересен?
Я отошла от окна, поставив Перу на газон. Задумавшись, решила, что он прав.
— Да. То есть, нет, он мне по-прежнему интересен, но мне уже не важно, - какое значение он здесь занимает. Так, наверное, и нужно было с самого начала? У нас у каждого своя жизнь, и мы оба здесь наполовину реальны и наполовину вымышлены.
— А я? Насколько реален я, страж ворот?
— Пошли, подождем Гарольда на крыльце.
— Пошли, — Перу развел в стороны свои короткие руки, но когда мы уселись на ступени, от вопроса своего не отказался. — Так что ты думаешь?
— Ты тоже. Внутри настоящий, а снаружи - придуманный. Я и про Георга могу так сказать, помнишь того мальчишку-воина на балу?
— Конечно.
— А вот он наоборот. У него какая-то своя жизнь, а вот внешне он копия один мальчишка… но лет прошло много и я не сразу узнала его.
— А остальные?
— Про остальных не знаю, признаюсь честно. Перу, а что за дома рядом с этим?
— Семья…
Мы оба решили, что это здорово, что семья. Когда есть настолько близкие сердца, жизнь счастливее.
Путь к сердцу
Георг не только уже от каждого дня ждал подвоха, но и от каждого часа. Испытания не кончались, а приходили внезапно, и он настороженно жил, готовясь к ним и укрепляя свой дух, и вспоминая каждый раз перед сном то, что уже успел пройти. Черные колдуны и белые маги… а кто знает, со сколькими опасностями Георг еще не встречался?
Августовский поздний вечер был влажным и душным после дождя. Окно мальчишка держал открытым, но воздух, едва проникающий в комнату, не облегчал состояния. Мама на табурете возле кровати держала набор необходимых простых лекарств, и Георг, так и не уснув, решил раздавить одну вонючую таблетку под языком. Странная сегодня была боль, - не резкий приступ, а нечто несильное, но постоянное.
За все время своей болезни Георг рассортировал боль на несколько видов.
Первая, - острая. Такая, которая шьет сердце огромным шилом при каждом вдохе. Она будто протыкает через ребра до самого позвоночника, строго поперек тела, и не двинется ни шаг вправо или влево. Точно, как машинка, пронзает в одно и тоже место. Вторая боль, - тупая. Паутинчатая. Она пульсирует независимо от дыхания и ритм ее невозможно ни понять, ни просчитать. Просто в один момент раскидывается внутри сеть тонких режущих ниточек и начинает по собственной прихоти то стягивать их, то отпускать. Третья, - ватная. Почти и не боль вовсе. Бесчувственность окутывает сердце, как ватой, словно мышцы мертвеют, словно замораживают ненадолго зарвавшийся пульс. Бывала еще краткая, - раз-два, наотмашь и нет ее. Еще были состояния, - переполненности, невмещаемости, трепыхания, каменности… а сегодня была, как волны.
