До забора я смогла добраться только к девяти. Были уже сумерки, закат почти растаял, потому я не сразу заметила караулившего меня Перу.
— А вот и сахаринка, я так и знал, что придешь поздно…
— Скажи, Перу, — я протянула ему целый рулон прочитанной макулатуры, — ты знаешь, что это значит?
Он взглянул мельком, отмахнулся, и, не заглядывая в страницы, понял, о чем речь.
— Ты знал об этом?!
Лицо стража, и без того маленькое и морщинистое, сплющилось в удивленной и язвительной ухмылке.
— А ты нет?
Я зашвырнула журнальный ворох подальше
— Что же мне делать?
— Я уже говорил тебе, - что. Твоя задача здесь, - провести его в мир сов, и сопровождать его там, потому что без рыцаря король этого сделать не может. Гарольд уже два часа тебя дожидается, говорит, что выкинули вас вчера с дороги силой.
— Да. Ночной сторож из города.
— Какая бестактность, сахаринка.
— Умоляю, прекрати называть меня всеми этими сладкими местоимениями, меня скоро вырвет.
— А мне нравится.
— Диабетом не боишься заболеть?
Перу почти квакнул, а не проговорил:
— Одобряю, перевела обстрел на меня.
Еще вчера мне следовало все понять, понять своей тупой, ни на что не годной головой, когда я услышала про мир рабов, мир невольников и самоубийц. Гарольд не просто король, он человек из обратного мира, он антипод каждому человеку сов. Ничего ужаснее представить было невозможно.
Он снова сидел в траве, прислонившись спиной к решетке, и курил сигарету. Весь красивый, спокойный, одетый столь же просто, как и вчера, и все равно элегантный. Это было в породе, в крови, в чертах и движениях. Тридцать пять лет талантливой, безалаберной, избалованной и мучительной жизни.
— А ты, оказывается, знаменитость, — бросила я вместо приветствия.
Он улыбнулся, и его брови полукругами забавно взметнулись вверх. Недокуренная сигарета щелчком улетела в сторону пустыря.
— А ты разве не знала?
— Догадывалась, но поверить до сегодняшнего дня не могла. Много прочла интересного.
— Это хорошо, когда журналисты ничего не придумывают от себя, не обижаешься, что наврали. Почти все известные люди страдают от желтой прессы, кроме меня.
— Ты во всем видишь только хорошее?
— Да, — самоуверенно произнес он, — я особенный.
Мой саркастический тон его не пронял, как бегемота не пронял бы разозленный москит. Гарольд поднялся со своего места, готовый идти куда угодно и как угодно надолго, в прекрасном расположении духа и абсолютной невосприимчивости к удивительному.
— Если нас опять раскидает, давай условимся, что будем встречаться здесь. Или скажи, где тебя разыскивать в случае чего.
