Поднималась я с газона во дворе собственного дома. Голова от контузии немножко кружилась, но сообразить я смогла быстро, — нас нагло прогнали. Не знаю, куда отбросило Гарольда, но рядом его не было. Вероятнее всего, к ступеням гостиницы, но если этот колдун был сильно рассержен, то могло и занести к порогу собственного дома на том конце света.
Путешествие прервалось. Ни шпаги, ни кинжала на плече, ни сапог на мне больше не было, спина намокла от сырой травы, и мне осталось только пойти домой. Окно на кухне горело, и еще немного окон светилось по всему зданию.
Счастье, что мне удалось сегодня ответить хотя бы на один из вопросов: “кто я?”. Да, имя, да, внешность, да, биография… все это у меня было и вместе с тем я никто.
Никто.
Кладбище
Георг не заметил, что там, в траве, ночью он уснул. Он понял это только тогда, когда утром проснулся дома, в своей комнате. Чудесная майская погода врывалась через окно, даже прозрачную тюль надувала парусом, настолько солнечному свету и ветерку хотелось прорваться и заполнить собой все пространство прежде унылого помещения. Мальчишка сел в постели, осмотрел свою пижаму, в надежде увидеть другую одежду как доказательство, что ничего ему не приснилось.
— Проснулся? — В комнату заглянула мама, и буквально через секунду ее лицо также озарилось светом, как само утро. — Тебе лучше, сынок?
Она его ощупывала взглядом, а сев на краешек кровати, провела руками по волосам и плечикам, не веря в то, что ее маленький Георг наконец-то не лежит, свернувшись в комок, а пошел на поправку.
— Ты столько спал, что я и не знала, что делать… беспокоиться начала, доктора вызывала. Тебе лучше?
— Да, мам.
Мальчишка внезапно понял, как сильно он ее любит. Он вскочил на коленки, обхватил ее шею руками и крепко прижался к ней. Он не мог смириться с мыслью, что все это время считал ее преступницей и виновницей, что мог держать ее в тюрьме, что мог так плохо думать. Георг поклялся про себя, что отныне всю жизнь будет защищать и оберегать ее, как настоящий воин.
— Мальчик мой, солнышко! Пошли завтракать, порадуем папу.
Днем он неотрывно смотрел из окна на деревья и небо. Его грудь переполняло сердце, упиралось мягкой упругой стенкой в ребра, потом спадало, и вновь пыталось пробиться куда-то наружу, как нежный зеленый росток из почки. Это было немного болезненно, но вместе с тем мальчишке казалось, что его душа распускается, как бутон. Он представлял себе все именно так. От легкости.
