Комендант Неука, его звали Ут-Фубер, взял с меня слово, что ни одна живая душа не узнает о содержании писем, и я дала его. Он доверял мне. И я даже не знала, какому источнику приписать это ни на чем не основанное доверие. Я не собиралась его предавать, разглашать тайну, доносить кому бы то ни было, но все же меня удивлял сам факт того, что коменданту достаточно было слова молодого ратника, женщины к тому же, которая служит под его началом совсем немного и… доверие еще нужно заслуживать!
Теперь же Ут-Фубер потребовал меня к себе довольно официально — прислал сына, среди бела дня. Неужели стряслось нечто из ряда вон выходящее, что потребовалась такая в писце необходимость?
Сын вместе со мной за дубовые двери не пошел, только подтолкнул, и скрылся. Прежде чем войти, я заколебалась даже постучать, потому что услышала приглушенные голоса, и мне не хотелось побеспокоить собеседников в разгаре их дискуссии. Я выждала миг, когда возникла легкая передышка и дала о себе знать. Дверь приоткрыл командир ратников, один из тех, кого сегодня я вносила в списки прибывших, едва открылись ворота.
— Входи, да поживей! — комендант увидел меня со своего места за столом и нетерпеливо махнул рукой.
Ут-Фубер выглядел взволнованным и очень болезненным. Больше месяца назад он повредил колено, упав с лошади, и рана была плоха. Лекарь приложил немало усилий, чтобы поправить сустав, но какая-то дрянь, попавшая в рану, не давала ей затянуться, гноила плоть и причиняла сильные боли. Соммнианс рассказывал мне об этом, и за каким-то новым лекарством он и отправился в город.
Комендант не скрывал того, что серьезно ранен, и потому сейчас за столом он сидел обутый в один сапог, а до половины голени из-под обрезанной штанины выглядывала свежая перевязка. Лекарь не медлил с оказанием помощи, не смотря ни на какую усталость. Моментального облегчения комендант не испытал, и эта болезненность проступала в чертах еле сдерживаемой терпимостью к боли. И на все это накладывалось волнение, связанное с чем-то мне неизвестным.
Ратник закрыл дверь, а Ут-Фубер, подозвав меня поближе, быстро проговорил:
— Карты земель, все, что есть. Немедленно поднять из архиума и принести сюда. Мой помощник пока заменит тебя в общей зале.
— Слушаюсь.
В слепой баше хранилось многое. Я, как писец, носила один из ключей, отпирающих комнату для хранения важных бумаг, среди которых в двух круглых кожаных футлярах, как особо ценные, содержались и Карты Земель.
