Эти мысли помогли Адриану Филипповичу немного приободриться, и он подумал: кончится отведенный ему доктором на выздоровление месяц, и он поедет в Москву. Ничего, что нога немного не слушается, Софа сопроводит, поможет…
Но тут как раз из газет стало известно, что прошел партийный актив, на который его не сочли нужным пригласить хотя бы из вежливости, — впервые не пригласили за последние тридцать лет!
Жена пробовала успокоить его, говорила, что волноваться нечего, он пенсионер, и надо пользоваться заслуженным отдыхом.
— И не смей говорить так! — прикрикнул Штин на жену и застучал тростью об пол, что являлось у него признаком наивысшего гнева.— У науки нет пенсионного возраста!
Он нервно проковылял по большой, напоминавшей теперь лабораторию комнате, вдоль стен которой стояли столы, заваленные образцами растений, заставленные какими-то приборами, штативами с пробирками. Проковылял и остановился напротив висевшего в простенке пучка ржи.
«Вот она, лебединая песня!»—тяжело вздохнув, подумал он и бережно дотронулся до ржаного колоса, свисавшего вниз. Потом повернулся и как-то неестественно громко, фальцетом выкрикнул:
— Каков все же ты, Жерновой! — и, схватившись за грудь, опустился на стул.
Через день, придя в себя, Адриан Филиппович попросил у жены газету с докладом секретаря обкома. И как та ни возражала, что надо ему отдохнуть, он настоял на своем. Натянув на нос очки, он тут же принялся читать, делая пометки цветным карандашом. Утомившись, он опускал руки вместе с газетой на одеяло и закрывал глаза. А минут через десять снова принимался за чтение.
Потом он подозвал жену.
— Софочка, позвони, пожалуйста, в редакцию и спроси, будут ли опубликованы выступления?
Из редакции сообщили, что выступления будут даны в сжатой форме.
— Ну, понятно, как всегда, в сжатой, — недовольно отозвался он.
Дождавшись следующего номера газеты, Штин опять целый день шуршал газетой, делая на ее столбцах свои пометки.
— Слушай. Софа. — закончив читать, сказал он. — Ты у меня еще не доросла до пенсионного возраста — тебе и карты, то бишь, карандаш в руки. Садись вот и пиши! — И, потеребив длинными тонкими пальцами бороду, словно самого себя спросил в раздумье: — Так с чего мы с тобой, профессор, начнем выражать свое несогласие?
И вдруг ему вспомнился Дружинин: «Разве он не выступал на активе?» Профессор потянулся к газете и, заглянув в отчет, увидел: Дружинин значился в числе других. «А жаль, что в числе других», —подумал Штин, припоминая, как он познакомился с Дружининым.
