— Хвала и честь…
— Да, Леонтий Демьянович, вы похвалили нас и, похвалив, потребовали еще сдать пятьсот тонн зерна.
По залу пошло легкое оживление. Жерновой опять нахмурился, позвонил в колокольчик и заметил, что вопрос сейчас стоит совсем о другом, надо смотреть не назад, а вперед.
— Но иногда полезно и оглянуться. — возразил Дружинин. — Вспомните, тогда мы говорили вам, что район наш северный, да еще в северной области, нам нужны семена не только
для яровых посевов, но и переходящий семенной фонд ржи, наконец, нужно продовольственное зерно, фураж… А вот приехал к нам товарищ Пекуровский, сейчас он сидит в президиуме и, вижу, улыбается… Но тогда он не улыбался. Тогда он на нас стучал кулаком, грозился… И что же? За неделю колхозы наши оставил почти без фуража. На семена было замахивался… Правда, обещали нам комбикорма, но их почему-то передали в другие районы, где и скота-то намного меньше нашего.
— Сеном вы богаты, товарищи, сеном…
— Вы видели, Леонтий Демьянович, какие у нас луга? Кустарником задавило да мохом. Надо поднимать их, а чем? Хорошо еще то, я уже здесь признаюсь, Леонтий Демьянович, что мы устояли на своем, не выполнили вашего указания… насчет выпашки клеверов…
В зале одобрительно захлопали в ладоши. И опять не усидел Жерновой — позвонил в колокольчик, встал и, не глядя на Дружинина, сказал, что кое-где, может быть, с выпашкой клеверов и поспешили, но в целом-то линия бюро обкома была правильная и охаивать ее не надо.
— Это была ошибка, — ответил уже в запальчивости Дружинин.
— Ну знаете, оценку нашим действиям дадут свыше и, если нужно, поправят, — вспыхнул Жерновой, явно недовольный его выступлением, и снова принялся что-то объяснять, теперь уже упрекая Дружинина, что тот не считается с решением бюро и занимается местничеством. Наконец, выговорившись и все еще не поворачивая головы, секретарь обкома выбросил в сторону трибуны руку:
— Продолжайте, пожалуйста…
Но продолжать было некому — трибуна пустовала: Дружинин, несколько раз прерываемый Жерновым, оставил ее, так и не закончив своей речи.
Это было так неожиданно для Жернового, что он на какое-то время даже растерялся. Зал напряженно наблюдал за происходящим. Дружинин сел на крайний стул во втором ряду президиума. Он был до неузнаваемости бледен и, казалось, от возмущения еле сдерживал себя.
Жерновой, неуклюже перебирая на столе бумаги, назвал фамилию нового оратора, но все дальнейшее уже не могло сгладить случившегося.
